На службе Отечеству
Шрифт:
Все сильнее тревожит судьба Марины. Станция Лихая оказалась за линией фронта. "Успел ли эвакуироваться госпиталь?" Эта мысль не дает мне покоя, тем более что ответа на второе мое письмо я так и не получил.
Во второй половине июля бои развернулись в излучине Дона. Молодые командиры лелеяли надежду, что полк со дня на день двинут на фронт. Частенько засиживаясь допоздна, они горячо обсуждают события на фронте. Однажды я стал участником такой беседы. Несколько взводных и ротных командиров, как обычно, принялись оценивать последние сообщения Совинформбюро. Юные "стратеги" наперебой выдвигали собственные "планы" ведения операций и даже войны в целом. Спор о том, как выправить положение на южном крыле советско-германского фронта, затянулся.
– А я утверждаю, что Педалькин неправильно оценивает замыслы Гитлера! Нет, разбить советские войска в открытом бою он не надеется. Весь его расчет основан на том, чтобы взять нас измором. Фашистскую армию снабжает вся Европа! А нас?.. Вот то-то и оно.
– Ты, Барабан, не разобрался ни в замыслах, ни в стратегии нашего Верховного Главнокомандования!
– горячится Педалькин, вскочив на ноги и размахивая руками.
– Вспомни слова товарища Сталина: время работает на нас. Все заметнее слабеет влияние на ход войны такого привходящего фактора, как внезапность, и вступают в силу постоянно действующие факторы...
– Педалькин торжественно перечисляет все эти факторы и, с победоносным видом посмотрев на Барабанова, заключает: - Если Гитлеру не удастся нанести именно сейчас, летом, решающее поражение нашим войскам, то его дело - швах!
– Неверно ты понимаешь замысел Гитлера, не-е-верно!
– Барабанов презрительно машет рукой и отворачивается.
– Сам ты, Барабан, ни черта не понимаешь в стратегии!
– кричит Педалькин, до глубины души оскорбленный столь открыто выраженной недооценкой его способности мыслить в "стратегическом масштабе".
А лейтенант Катученко с иронической улыбкой посматривает на усталые лица младших лейтенантов.
Я взглянул на часы и не поверил глазам: было три часа ночи.
Громкие взаимные обвинения Барабанова и Педалькина в военной безграмотности будят всех уснувших. Они лениво поднимаются и расходятся по своим местам.
А ранним утром все участники ночного сборища как ни в чем не бывало спешат со своими взводами и ротами на учебное поле или стрельбище.
...Жарким августовским утром наша рота находилась на стрельбище. Вдруг дежурный подал сигнал "Сбор командиров" и, когда все собрались, объявил:
– Товарищи! Командир полка приказал всем подразделениям немедленно возвратиться в лагерь.
– Вот и подошел наконец-то наш черед идти на фронт!
– не удержался Катученко.
Весь путь к лагерю преодолеваем бегом. С удивлением оглядываю строй: ни одного отстающего. Все бегут легко, с напряженными лицами. Такими я привык видеть бойцов и командиров только перед боем.
В лагере комбат Темнов зачитал неожиданный для нас приказ: полк в спешном порядке выводился в глубокий тыл. В 16 часов 30 минут на следующий день (7 августа) он должен начать переправу через Волгу. Наш батальон переправлялся в первом эшелоне.
Командиры по-разному реагировали на объявленный приказ. Одни засыпали командира батальона вопросами о порядке передислокации, особенно вооружения и имущества, другие, в основном молодежь, выражали явное огорчение, что их надежда немедленно вступить в бой с врагом не сбывается. Как только комбат Темнов объявил совещание законченным, командиры разбились на группы, медленно расходясь по подразделениям, горячо обменивались впечатлениями. В одной из групп, в которой оказался и Катученко, сошлись на том, что в столь грозный для Сталинграда час стыдно уходить за Волгу, что всем командирам надо проситься на фронт. Катученко, стянув с головы пилотку и размахивая ею, предложил:
– Братцы! Давайте обратимся к командиру полка с просьбой доложить командованию о нашем желании выехать на фронт!
– Правильно!
– послышались голоса единомышленников лейтенанта. Обратимся с просьбой: пусть направят желающих на фронт!
Узнав об этих настроениях, командир и комиссар полка собрали весь средний комсостав.
– Товарищи командиры!
– Майор Янин пристально посмотрел на собравшихся.
– Я буду краток: времени на разговоры у нас нет. Из батальонов поступили рапорты, в которых изложена одна просьба: направить на фронт. Я не имею возможности ответить каждому, поэтому объявляю свое решение всем: категорически отказываю и прошу учесть, что больше рапорты с просьбами об отправке на фронт рассматривать не буду. Запомните, товарищи, что, чем тяжелее складывается обстановка на фронте, тем важнее, чтобы каждый командир и политработник соразмерял свои желания с железной необходимостью. Победа куется не только на фронте! Поэтому настоящий патриот тот, кто не щадит ни сил, ни жизни во имя исполнения своего гражданского долга на том посту, который доверила ему Родина! Прошу учесть...
– Товарищ майор!
– неожиданно послышался справа от меня хрипловатый голос.
– Командир роты первого батальона Ковалев, прошу разрешения обратиться...
– Пожалуйста, товарищ Ковалев.
– Я понимаю, - в голосе Ковалева волнение, - что каждый командир должен исполнять свой долг на том посту, который ему доверила Родина. Но ведь могут быть особые обстоятельства. У меня жена и дочь в Сталинграде. Разве могу я бросить их и удрать за Волгу? Нет уж, разрешите мне остаться здесь, чтобы сражаться с врагом.
– Вы не правы, Ковалев.
– Командир полка спокоен, но суров.
– Разве можно распустить всех командиров, чтобы они сражались только там, где живет их семья?
– Но, товарищ майор...
– В голосе Ковалева отчаяние.
– Все, товарищ командир роты, - сухо обрывает его Янин, - если до вашего сознания не дошли мои слова, приходите, побеседуем, а сейчас надо спешить со сборами.
– Повернувшись к Казакову, он вопросительно смотрит на него.
Кивнув, комиссар сказал:
– Товарищи! Я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что в труднейшей обстановке, которая сложилась на сталинградском направлении, когда враг рвется к Волге, наше Верховное Главнокомандование отводит десятки тысяч воинов за Волгу. О чем это свидетельствует?.. О том, что наше Верховное Главнокомандование уверенно контролирует события на фронте и твердо осуществляет свой стратегический замысел. В решающий момент оно двинет резервы, которые готовятся в тылу, и мы с вами должны помочь в подготовке этих резервов. Поэтому долой хныканье и сомнения! Все наши усилия на передислокацию и на то, чтобы как можно быстрее возобновить учебу. Всем ясна задача, товарищи?
– Всем! Всем!
– В таком случае по местам!
– скомандовал командир полка. В назначенный час наш учебный батальон начал переправу.
Подразделения пересекали Волгу на катерах, лодках, паромах. С тревогой поглядываем на безоблачное небо. Когда катера, на которых переправлялась наша рота, подходили к середине реки, неожиданно завыла сирена. А минут через пять там, где только что виднелись лодки и паромы, поднялись огромные фонтаны. Над рекой разносятся громкие команды, крики отчаяния, возгласы "Спасите! ". Мое внимание приковано к идущему вслед за нами катеру, на котором переправляются взводы Кузьмичева и Катученко. Разорвавшиеся по обоим бортам катера бомбы вызвали панику: бойцы шарахаются из стороны в сторону. Легкое суденышко страшно кренится и ложится то одним, то другим бортом на воду. Казалось, катер неминуемо перевернется... Но в этот момент фашистский самолет неожиданно задымил и, оставляя позади черный шлейф, стремительно ринулся к земле. Увидев это, бойцы застыли на местах. Громкий взрыв, донесшийся оттуда, где упал фашистский самолет, вызвал крики радости.