На свои круги
Шрифт:
Проклятый перелом!
Видно, кости срослись неправильно, и это делало его неполноценным воином, и Орвил скрывал это от всех, может, только оруженосец, помогающий ему во всём, догадывался о чём-то.
К вечеру сил не оставалось, а всех участников турнира приглашали и ждали на банкете, там были танцы и музыка. Все эти дни Орвил не ходил на них, отлёживался в бане в горячей ванне. Пытался унять боль в ноющей руке, приучал себя жить с нею, смириться и не замечать её.
Сейчас он лежал в собственном шатре, глядел в натянутый полог потолка и слушал звуки далёкой музыки. Все на пиру,
Кто же сегодня будет победителем? Кого назовут?
Наверное, опять его, того, с голубем на щите. Он из тех, кому помогла баронесса Одернская, странствующий рыцарь без наследства. Вовремя она пригрела его, сделала роскошный подарок. Говорят, это его первый турнир. Первый и такой удачный для него.
Он показал себя ещё в командных схватках, вёл смелые атаки и наносил, по словам соперников, мощные тяжёлые удары.
Орвил усмехнулся. Теперь от этих его ударов руки болят и плечи в синяках у всех, кто с ним сталкивался.
Впереди ещё поединки – джоусты и, скорее всего, этот парень примет в них участие. Он не остановится, будет добиваться новых побед, и, может быть, Орвил ещё встретиться с ним в поединке на конях через барьер.
Орвил вздохнул.
Он и сам-то не думал, что попадёт на этот турнир. Всё складывалось как-то так... странно, будто само собой.
Задумался, вспоминая последние месяцы своей жизни. После того случая в январе с баронессой Анией, когда в ярости отец проклял его, сломал ему руку и отрёкся как от сына, много воды утекло. Как ещё он не убил его собственными руками? Спасибо барону Доргскому, сам случай и божественное проведение привели его с женой в эти дни в Дарнт. Барон Годвин буквально держал разъярённого отца за руки.
Вот это предательство! Такого он точно не ожидал!
До сих пор, через столько месяцев, вспоминая эти моменты в своей жизни, Орвил содрогался от пережитого. От ярости отца, от его гнева, от страха за баронессу.
Что он тогда говорил ей?
Он, кажется, признался ей в любви...
Сколько было нежности и теплоты в его сердце тогда, он вспоминал эти чувства всё это время, хотел запомнить их на всю жизнь, пронести через всё, что выпало на его долю... И тут этот проклятый барон со своей яростью, с проклятьями и болью! Он всё затмил!
Орвил вздохнул.
Всё затмил отец. Всё-всё...
Это потом была дорога, холод и полное отчаяние. Какие доспехи? Какой конь? Этот старый дьявол вышвырнул его из замка в чём был, отправил на все четыре стороны в январе. Конечно, он надеялся, что сын-предатель замёрзнет на улице, сгинет без следа, и, слава Богу. Но барон Годвин и тут помог. Он подкупил охрану на воротах, чтобы пустить по следам опального сына своего оруженосца. Этот верный человек нашёл Орвила и тайно доставил в замок Доргских земель. Как это было, Орвил помнил плохо. С тех событий он долго болел. Обрывками вспоминались лица, фразы, прикосновения рук.
За ним ухаживала баронесса Марин, улыбчивая и внимательная, наверное, она мечтала о большем, может быть, хотела добавить его имя к списку своих побед. Но мысли Орвила были заняты только баронессой Анией, мачехой. Все эти бесконечные дни болезни и тайны в Дорге он думал только о жене своего отца.
Что он сделал с ней? Какая участь постигла её? Жива ли она, в конце концов?
От отца можно было ожидать чего угодно. Если он родного сына чуть не убил, то, что говорить о жене, которую он, видно, посчитал изменщицей.
Как и обещал ей, Орвил молился за неё, каждый день перед сном поминал её имя, просил защиты для неё.
Это потом он узнал, что барон сослал её в монастырь, подальше от себя, узнал и готов был бежать за ней, чтобы увидеть, чтобы забрать с собой. И сам-то не знал, что будет с ним завтра!
И опять вмешался барон Годвин.
Он остепенил его, запретил любые глупости и приказал глубоко в сердце скрыть все свои чувства к молодой баронессе. Он пригрозил тем, что отправит обратно в Дарнт, и больше не будет вмешиваться в «судьбу глупца», как он сказал тогда. На кону были честь и доброе имя барона, а Орвил мог своими поступками навредить человеку, сделавшему столько добра. Это Орвил осознал уже потом, через время. До сих пор помнил слова этого мудрого человека: «Ваши дороги должны окончательно разойтись! Вы должны забыть её раз и навсегда!» И каждое это слово – словно удар в сердце...
И Орвил сдался. Он поклялся, что перестанет искать встречи с ней, что поведёт свою дорогу жизни в другом направлении. Он поклялся, но не забыл...
И здесь, на турнире, он снова увидел её на галереях, рядом со своим мужем, увидел и узнал, и не мог наглядеться через забрало своего шлема.
Вот она! Так близко! Родная... Любимая... Та, чей образ не отпускал его! Та, которой были заняты все мысли, все молитвы! Та, чей облик, чьё лицо он видел во всех ликах Матери Божьей!
Она рядом!
Так рядом, как никогда!
Разве может сейчас думать он о турнире? О больной руке? О парне с голубем на щите?
Нет! Нет и нет!
Он думает только о том, как увидеть её, как поговорить, как открыться ей. Знает ли она, что он жив? Знает ли, что он тут, рядом? Знает ли, что он свободен и сейчас не ниже её мужа по положению?
Да! Да, сейчас он барон. У него есть титул, замок, земли, есть свои оруженосцы и рыцари.
И опять спасибо барону Годвину.
После той клятвы оставить баронессу Анию, барон Дорг рассказал, что у Орвила, оказывается, есть родственники по материнской линии. Жив ещё её отец – барон Альден, дед Орвила.
Этот человек, доживающий последние дни своей жизни, принял Орвила как родного, да он и был его родным, был внуком, сыном любимой дочери. Старый барон никак не мог простить себе, что отдал единственную дочь замуж за человека с противоборствующей стороны, из окружения враждебного графа Гавард. И всё из-за временного перемирия.
Он знал, как она страдала и мучилась по редким крохотным письмам, и чувство вины не давало ему покоя. А когда на пороге появился её единственный сын, барон Альден воспрял духом, он принял внука и тут же объявил его своим наследником, благо, что оспорить этот факт было некому: все братья матери уже покинули этот мир, кто на войне, кто в болезни.