На тайной службе Ее Величества

Флеминг Ян

Бонд во все глаза смотрел на стремительно приближавшуюся линию финиша.

В металлической сетке открылся широкий проход, перед станцией канатной дороги была расположена большая стоянка для автомобилей, затем шла низкая насыпь, которая защищала основную железнодорожную ветку Ратишбан, шедшую к Понтресине и дальше, к перевалу Бернина. По другую сторону железнодорожных путей насыпь спускалась к дороге из Понтресины в Самаден, а до ветки на Санкт-Мориц было, по-видимому, еще мили две.

Очередной выстрел поднял снег перед ним. Шестой по счету. В любом случае у стрелка должны были кончиться патроны. Хотя что в том толку. Сил для схватки у Бонда больше не оставалось.

На железнодорожном полотне показался огромный светящийся шар, и, прежде чем он исчез за станцией канатной дороги, Бонд понял, что это шел экспресс, он даже расслышал звук работающего дизеля. Боже! Экспресс

как раз поравняется со станцией канатной дороги, когда Бонд будет пересекать железнодорожное полотно! Хватит ли у него сил добежать до низкой насыпи, преодолеть ее, перескочить через путь прямо перед поездом? Это последняя надежда! Бонд энергично заработал палками, чтобы увеличить скорость. Из замеченного им раньше черного лимузина выскочил человек и присел, целясь в него. Бонд стал опять петлять из стороны в сторону, а этот тип сосредоточенно вел огонь. Но Бонд уже оказался рядом; проскакивая мимо, он со всей силой всадил в него острый, как у рапиры, конец лыжной палки и почувствовал, как она прошла через одежду. Мужчина вскрикнул и упал. Инструктор, находившийся всего в нескольких метрах сзади, что-то прокричал. Большой желтый глаз поезда высветил рельсы, и боковым зрением Бонд увидел огромный красного цвета снегоочиститель, находившийся под головным прожектором, снег от него летел в разные стороны двумя белыми крыльями. Пора! Бонд стремительно пересек стоянку, направляясь прямо к насыпи, и, как только достиг ее, с ходу воткнул палки в землю, чтобы приподняться на них и оторвать лыжи от земли; его с силой подбросило вверх. Внизу промелькнули стальные рельсы, в ушах раздался скрежет тормозов, звонкие удары металла, воздух пронзил рев сирены — все это в каких-то метрах от него. Он упал на покрытую льдом дорожку, попытался встать, снова упал и благополучно уткнулся в огромный сугроб, возвышавшийся на противоположной стороне дорожки. Когда завершал свой полет, услышал позади себя страшный крик, звук разносимого в щепки дерева, визг тормозов поезда.

В тот же миг белая пена из-под снегоочистителя, долетавшая до Бонда, стала розовой!

Бонд стер снег с лица и, взглянув на руку, почувствовал тошноту. Боже мой! Тот, кто пытался догнать его, опоздал с прыжком или промахнулся и попал в смертоносные объятия снегоочистителя! Мясорубка! Бонд набрал горсть снега с откоса и вытер им лицо и волосы. Набрал еще снега и очистил свитер. Вдруг до него дошло, что люди в ярко освещенных вагонах над ним открывают окна. Некоторые уже спустились на железнодорожное полотно. Бонд собрался с силами и попробовал катиться по грязному льду дороги. Вдогонку ему раздавались крики — яростные крики швейцарцев. Бонд продолжал идти, вдавливая лыжи в снег, лежавший на обочине. Впереди него, в узком черном проеме дороги, перед его мысленным взором, закружились огромные красные лопасти, засасывая его в свой стальной водоворот. Близкий к беспамятству, Бонд все ближе и ближе подходил к этому манящему кровавому водовороту.

Бонд с трудом держался на ногах, лицо его было серым, двигался он словно по инерции, а еще предстояло пройти около двух миль, спустившись из оставшегося позади коварного Ланглауфа к гладким склонам Самадена. Один из проезжавших мимо автомобилей, гремя цепями на колесах, вынудил его отступить к снежному сугробу. Он на мгновение прислонился к мягкой поверхности, дыхание его было похоже на вырывавшиеся из груди рыдания. Он снова заставил себя двигаться вперед. Он уже далеко ушел, это у него неплохо получается! Лишь несколько сотен ярдов отделяло его от огней прекрасного, беспорядочно раскинувшегося крошечного рая, там люди, там приют! Стройная колокольня деревенской церкви была залита светом, другое большое светлое пятно образовывала группа искрящихся приветливыми огоньками домов. В неподвижном морозном воздухе раздавалась мелодия вальса. Каток! Бал на катке в честь Рождества. Это было как раз то, что надо! Толпа! Веселье! Суматоха! Затеряться так, чтобы ускользнуть от двойной погони, которую к этому времени должны были организовать за ним и СПЕКТР; и швейцарская полиция, полицейские и гангстеры рука об руку!

Лыжи Бонда уперлись о конский навоз, наверняка здесь проехали сани с гуляющими. Он пошатнулся, как пьяный, и едва не упал в сугроб около дороги, но выпрямился, еле слышно выругавшись. Вперед! Возьми себя в руки! Подтянись! Уж совсем прилично выглядеть не обязательно. В конце концов — канун Рождества. А вон и ближайшие дома. Слышны звуки аккордеона; легкая музыка, вызывающая ностальгию, доносилась из гостиницы с красивой железной вывеской над дверью. "Вот показался извилистый подъем — дорога на Санкт-Мориц. Бонд стал с трудом преодолевать подъем, осторожно

ставя палки. Он провел рукой по своим спутанным волосам и сдернул мокрый от пота носовой платок на шею, подсунув его концы под воротник рубашки. Волны музыки накатывались на него, пространство катка струилось светом. Бонд заставил себя выпрямиться. Здесь скопилось много машин, лыжи были воткнуты в сугробы, стояли тобогганы и санки, висели гирлянды серпантина, перед входом — огромное объявление на трех языках: «Большой рождественский бал! Маскарад! Всего 2 франка! Приведите с собой всех друзей! Ура!»

Бонд воткнул палки, наклонился, чтобы расстегнуть крепления. И упал на бок. Если бы только он мог просто полежать так, уснуть на твердом утоптанном снегу, который казался ему лебяжьим пухом! Он тихо застонал и с трудом сел. Крепления здорово замерзли, покрылись толстым слоем льда, так же, как и ботинки. Он взял палку и попытался сколоть лед с металла. Наконец застежки расстегнулись и ремни слетели. Куда положить это чертово снаряжение, спрятать яркие красные метки? Он поволок их по протоптанной тропинке к входу, освещенному разноцветными огнями, сунул лыжи и палки под какой-то большой автомобиль и пошел, пошатываясь дальше. Человек у столика, где продавали билеты, был, кажется, пьян. Он поднял на него мутные глаза.

— Два франка, — произнес он на трех языках, немецком, английском и французском. Вся фраза слилась в одно слово-гибрид. Бонд ухватился за стол, положил монеты и взял билет. Человек уставился на Бонда. — Маскарад, бал, все в костюмах. — Он полез в коробку, стоявшую рядом с ним, и бросил на стол черно-белую маску-домино. — Один франк. — Он криво улыбнулся. — И теперь вы — самый что ни на есть гангстер, тайный агент. Договорились?

— Конечно, — Бонд заплатил франк и надел маску. Он с трудом отпустил стол и стал пробираться к входу. Вокруг большого квадратного катка поднимались ряды деревянных скамеек. Слава богу, можно сесть! В нижнем ряду рядом с проходом было свободное место. Бонд, споткнувшись о деревянные ступени, плюхнулся на скамью. Он попробовал сесть как следует.

— Прошу прощения, — произнес он затем, и голова его упала на руки.

Девушка, сидевшая рядом с ним в группе ковбоев, клоунов и пиратов, одернула свою украшенную блестками юбку и что-то прошептала на ухо соседу. Бонду было все равно. Не вышвырнут же они его в такую ночь. Из громкоговорителей доносились рыдания скрипок, исполняли «Вальс на катке». Откуда-то сверху раздался голос церемониймейстера: «Последний танец, дамы и господа. А потом все на лед, все в круг, все участвуют в финальной части нашего праздника. До полуночи осталось десять минут! Последний танец, дамы и господа! Последний танец!» Раздались аплодисменты. Люди весело смеялись.

«Боже милостивый! Только этого не хватало! — успел подумать Бонд. — Неужели нельзя оставить меня в покое?» — И он заснул.

Прошло, как показалось Бонду, несколько часов, когда он почувствовал, как кто-то трясет его за плечо.

— На лед, сэр. Пожалуйста. Все на лед для заключительного танца. Осталась одна минута.

Рядом с ним стоял мужчина в фиолетовой с красным униформе, он нетерпеливо поглядывал вниз.

— Уйдите, — сказал Бонд тупо.

И тут какой-то внутренний голос подсказал ему, что следует избегать скандалов, не обращать на себя внимания. Он еле-еле поднялся на ноги и сделал несколько шагов к катку, с трудом удерживаясь на ногах. Голова у него была опущена, как у раненого быка, и он поводил ею слева направо, вот он заметил разрыв в хороводе, кружившемся вокруг катка, и осторожно проскользнул туда. Кто-то протянул ему руку, и он благодарно ухватился за нее. С другой стороны к нему тоже пытались прицепиться. А потом произошло нечто неожиданное. Прямо с противоположного конца катка рванулась навстречу ему женщина в короткой черной юбочке и ярко-розовой, отороченной мехом куртке, она стрелой пересекла каток и резко остановилась перед Бондом. Бонд почувствовал, как льдинки ударили по ногам. Он поднял глаза. Лицо показалось знакомым — эти сверкающие голубые глаза, горделивое выражение лица, сейчас несколько скрытое золотистым загаром, и ослепительная волнующая улыбка. Кто же это, черт побери?

Девушка протиснулась и встала рядом с ним, схватила его правую руку, потом обе руки.

— Джеймс, — взволнованно прошептала она. — О, Джеймс это я! Трейси! Что с тобой? Откуда ты взялся?

— Трейси, — сказал Бонд тупо. — Трейси, держи меня покрепче. Мне плохо. Потом все расскажу.

Заиграла старая рождественская мелодия, и все, продолжая держаться за руки, стали покачиваться из стороны в сторону в такт музыке.

18. На развилке налево — и в преисподнюю