На темных аллеях (сборник)

Тронина Татьяна Михайловна

— Какой там, завал-то еще не расчистили, новости слушайте!

— Это не люди, это не люди… те, кто этот взрыв устроил!

— А помните, два года назад, тоже в центре…

Толпа вокруг бурлила, полнилась слухами.

Егор снова пытался звонить домой, затем всем своим знакомым, которые могли хоть как-то помочь.

Короткие гудки. Потом отозвался один из номеров — Пашка Самойлов, бывший одноклассник (вот сколько от них пользы, от встреч выпускников) обещал перезвонить, как только узнает что-либо. Пашка был сейчас большим начальником

в органах внутренних дел.

Еще через час Егору опять удалось дозвониться домой. И опять теща тихо плакала — Лиды нет до сих пор…

Еще через некоторое время стало известно — спасатели почти расчистили завал и подобрались к поезду, в котором произошел взрыв.

Звонок.

— Алло!

Пашка Самойлов:

— Егор, я тут, на месте. У меня есть возможность пройти за оцепление. Подходи к посту, тебя пропустят, я дал распоряжение…

Молоденький лейтенант, когда Егор назвал свою фамилию, схватил его за локоть потащил за собой.

Самойлов ждал его за рядами автобусов.

— Егор, сейчас началась эвакуация пострадавших… Я буду наблюдать, сообщу, если кого похожего на твою Лиду увижу…

— Молодая, красивая, тоненькая, невысокая она. Волосы белые, длинные, вьющиеся!

— Понял! Наблюдай отсюда, ближе не пустят, там еще одно оцепление. Посторонним туда нельзя, слышишь?

Половину слов Егор не разобрал — гудел приземляющийся на площадь вертолет.

Происходящее напоминало ночной кошмар.

Скоро из дверей метро под руки стали быстро выводить людей — в пыли, в саже, изодранной одежде, с потеками крови, но живых! Егор жадно вглядывался (было довольно далеко), искал среди спасенных Лиду.

И ждал — ну где же она?

Спасатели выносили людей на носилках, где-то там носился Самойлов — он обещал дать Егору знать, если найдет кого-то похожего на Лиду.

Эвакуация шла стремительно, раненых быстро грузили в «Скорые» и увозили.

Носилки. Еще носилки. Черные целлофановые пакеты. Да сколько же их?

Егор вдруг понял, что живых там не осталось. Теперь выносят только мертвых. А это значило…

Пашка Самойлов вернулся к Егору:

— Друг, в общем, так… Там, внизу, сплошное месиво. Никого не узнать.

— А это еще ничего не значит, — пробормотал упрямо Егор, в продолжение своим мыслям.

В самом деле, он мог просмотреть Лиду. И Самойлов ее не заметил. Ее увезли в этой суматохе в больницу. С какой-нибудь пустяковой травмой. Что Самойлов говорил о месиве? Нет, нет, Лиды там нет…

Может быть, он вообще тут зря стоит. Паникер. А Лида где-нибудь в городе… Идет по улице, размахивая сумочкой. Сегодня ведь чудесный день, солнце. Жена наверняка, покинув лабораторию, не стала спускаться в подземку, а решила пешком по городу прогуляться.

У Егора задрожало все внутри. Представить, что его Лиды больше нет на этом свете — немыслимо, невозможно!

…Он ведь в нее с первого взгляда влюбился. Увидел и влюбился. Сердцем узнал, угадал. Ведь она одна такая, одна-единственная, ее нельзя не заметить.

Нежная.

Нежнее нежного. Хрупкая! Как крылья бабочки, как лепестки цветка… О ней хотелось заботиться, помогать ей. Спасать и утешать.

А если она все-таки оказалась в том страшном месте, в том злосчастном поезде?

А если он больше никогда не увидит ее? Хоть сто лет потом ходи по улицам, ищи взглядом… и не найдешь.

* * *

Гул и звон в ушах. И странное ощущение, будто ее только что пыталось прожевать железными челюстями огромное чудовище — но почему-то передумало, выплюнуло.

Лида не понимала, где она и что надо делать.

Потом мысленно позвала саму себя: «Лида! Ты — Лида? Да, ты Лида. Вставай!»

Но вставать не хотелось. Тогда она заставила себя вдохнуть и резко выдохнула. Тихонько пошевелилась — убедившись в том, что может двигаться. Потом открыла глаза и попыталась сесть. Голова кружилась, уши словно ватой были забиты, сквозь которую пробивались какие-то звуки. А перед глазами — серые сумерки…

Несколько секунд Лида сидела, словно в тумане, а потом — раз! — быстро и резко вернулись к ней все ощущения.

Уши резанул чей-то крик рядом. Еще дальше — стоны. Проклятия.

Тусклое аварийное освещение. Запах гари, железа.

«Я жива. Контузило немного… Я жива, и со мной все в порядке!» — Лида оглядела себя — подол платья наполовину оторван, ссадины на ногах, и сзади, на затылке — пульсировала шишка. Возможно, повезло потому, что она находилась в конце вагона, стояла, прислонившись к дверям (к тем самым, на которых была просьба не прислоняться), и взрывная волна прошла мимо нее, дальше, вывернув другую дверь, в торце, где был переход между этим вагоном и следующим…

А вокруг, в искореженном пространстве, словно тени, шатаясь, двигались люди. Те, кто пострадал меньше. Остальные лежали в проходе или на искромсанных взрывом сиденьях.

— Доктора! Тут есть доктор?! — кричал кто-то, не переставая.

Лида, которая боялась всего на свете и переживала по любому поводу, сейчас не чувствовала страха. А чего бояться? Страшнее с ней ничего больше не может произойти. Она — уже в аду.

Лида поднялась.

Одним движением она оторвала подол, быстро перевязала ногу истекающему кровью мужчине рядом — тому, что опрокинулся на сиденье.

И сразу же бросилась к молодой рыжеволосой женщине, лежавшей под завалом разорванного металла неподалеку. Коснулась запястья, проверяя пульс — слабый, нитевидный. Дело плохо! И тут только заметила торчащий из живота рыжеволосой женщины железный штырь. «Словно бабочка, которую насадили на иглу… — подумала Лида. — Ее лучше не трогать!» А вслух произнесла:

— Держись, милая, скоро помощь придет.

Рыжеволосая слабо улыбнулась — вероятно, она не чувствовала боли из-за шока. Лида заставила себя двинуться дальше — поскольку в соседнем проходе стонала другая женщина, схватившись за голову.