На то они и выродки
Шрифт:
— Садитесь, арестованный. Итак, прапорщик Керем Тоху, вы обвиняетесь в предумышленном убийстве поручика Орма Кяку. Сознаетесь ли вы в содеянном и признаете ли свою вину?
— Первый раз слышу, что он был Орм…
— Отвечайте по существу.
— Хорошо. В содеянном сознаюсь, вины своей не признаю.
— Извольте объясниться.
— Изволю. Покойный Кяку был законченным хапугой и вором, взбесившимся от безнаказанности. При относительно мирной обстановке его спекуляции еще можно было терпеть. Но после того, как гарнизон сильно пострадал от налета, а он отказывал раненым и голодным в самом необходимом, допускать такое было нельзя. Смею утверждать, что действия
А он не так прост. Философ, однако.
— Поручик Тоху, ваши родственники проживают в провинции Пандея?
«Сейчас он спросит, какое это имеет отношение к делу». Однако военный юрист ошибся.
— Я — гражданин Империи, господин майор.
— Вы снова отвечаете не по существу.
— Именно по самому существу. Если правительство Империи признало, что я достоин служить в ее вооруженных силах и защищать метрополию, то все остальное перестает иметь значение.
Неплохо. Но здесь, парень, Черный трибунал. А не коллоквиум по философии.
— А вам известно, прапорщик, что в Пандее в данный момент активизировались сепаратисты? Те, кто ратует за так называемую пандейскую независимость, уже одними подобными высказываниями играют на руку врагам Империи. Но они этим не ограничиваются. Многие пандейцы продались северянам и республиканцам, которые не гнушаются использовать в борьбе против нас любые средства, включая диверсии в нашем тылу. Среди выявленных нами шпионов также немало этнических пандейцев. Поэтому спрашиваю прямо — где, каким образом вы были завербованы врагами отечества и какие задания выполняли?
Не то чтобы майор верил в то, что Тоху — шпион и диверсант. Но работу свою исполнять надо, даже если спать хочется патологически.
— А вам известно, — в тон ему отвечал Тоху, — что комендант Вардисарана полковник Муц всячески покрывал вредительские действия поручика Кяку и, как похвалялся сам Кяку, состоял с ним в доле, получая свой процент от противозаконных сделок?
— Если вам было об этом известно, почему вы не сообщили в соответствующие инстанции?
— А как, по-вашему, я мог это сделать? Когда преступником является высший по званию офицер гарнизона? У меня нет доступа к радио- или телефонной связи. А вот у Муца и некоторых других офицеров он имеется. Кстати, был он и у Кяку. Так что у Кяку было, не в пример мне, гораздо больше возможностей передавать врагу преступные донесения.
— Не пытайтесь свалить все на убитого. Кроме того, вам не обязательно было поддерживать связь с врагом через гарнизонную радиорубку. Вы могли спрятать рацию где-нибудь на территории оборонного вала и во время дежурств передавать донесения оттуда. Да и не обязательно вам было общаться с вашими хозяевами посредством радиопередач. До недавнего времени на Вардисаран-Конечную регулярно прибывали грузовые поезда и автомобильные караваны. Среди их обслуги могли находиться связные. Они получали от вас донесения и передавали приказы. Вы ведь знали о дате налета, верно? Иначе как объяснить то обстоятельство, что в ночь, когда он произошел, вы оказались вдали от военного городка, — майор перелистнул дело, — в укрепленном дзоте?
— А вы знаете свое дело, — одобрительно сказал прапорщик. — Если в Варди действительно сидит шпион, он наверняка так и поступал. И постарался бы заранее себя обезопасить… вот как господин полковник, который в бункере в ту ночь сидел, а не в дзоте на минном поле… И уверен я — если вы решите провести расследование, полковник вам воспрепятствует. И не потому, что он шпион. Возможно, в Варди есть вражеский резидент, но маловероятно, что он тут есть. Вы, господин майор, заранее решили меня расстрелять, и не важно, виновен я или нет. Поэтому мне все равно, и я прямо скажу, что думаю. Для той катастрофы, что стряслась с Варди и станцией, шпионы не нужны.
И не только в Варди. В провинциях, в Столице, везде… худший враг не тот, что нападет на нас с оружием в руках и засылает наймитов. Враг внутри, на каждой ступени власти, которая сама себя уничтожает. Жадность, глупость, некомпетентность, кумовщина пронизывают все.
«А вот эти рассуждения могут вполне быть квалифицированы как „подрывная деятельность и прямой призыв к свержению власти“. Парень, тебе мало того, что ты был приговорен еще до того, как начался допрос, так ты наговорил здесь еще на пяток смертных приговоров. Дорвался до интеллигентного собеседника, массаракш. Хотя, конечно, во всем ты прав…»
Этого Тавас прапорщику говорить, конечно, не стал. Пусть Тоху выговорится. Он еще в адрес императорского семейства ничего не сказал, хотя, признаемся честно, есть основания. Правда, откуда провинциалу в низшем офицерском звании эти основания знать.
Но Тоху его величества в дальнейшем своем рассуждении не коснулся, куда там, его понесло в более высокие материи.
— Мне кажется, этот всеобщий упадок, ставший причиной наших бед, из-за того, что люди утратили веру. Веру, которая служила опорой в исходном смысле этого слова. Религия на протяжении тысячелетий была цементом, скреплявшим все слои общества. Воин прошлого шел в бой, твердо зная, что в случае гибели его душа сольется с Мировым Светом, ремесленники и пахари молились за работой, зная, что, если они будут прилежны, высшие силы вознаградят их за труды, а священнослужители поддерживали в них эту уверенность. Но что стало с верой теперь? Я уже говорил об этом… впрочем, не важно. Люди перестали верить в божественное воздаяние за доблести и грехи. И одни из-за этого впали в бездействие и уныние, а другие, особенно те, кто может не опасаться правосудия земного, творят любые гнусности…
Это звучало уж слишком пафосно, и майор прервал арестанта:
— И вы взяли на себя функцию божественного правосудия?
— Если угодно. Земное правосудие не работает, даже мелкая сошка, облеченная каплей власти, упивается вседозволенностью. Я предупреждал Кяку, что ему следует знать меру в преступлениях. Но он не послушал. А как сказано в Книге Пророков: «Говорит Господь: если чадо твое ослушается тебя…»
— «…сотри его с лица земли», — иронически подхватил военный юрист. — Хорошее чадо — на двадцать лет старше вас. Но не в этом дело. Вы не оригинальны, прапорщик, — мне по роду деятельности приходилось встречать серийных убийц и насильников, которые утверждали, что действуют по велению божественных сил. Некоторые даже в это искренне верили.
— А могли эти ваши убийцы и насильники остановить — или спровоцировать массовые вооруженные выступления? Если б я не пристрелил Кяку, солдаты бы взбунтовались против командования. А поскольку не все наши офицеры столь никчемны, как полковник Муц, и способны оказать сопротивление, это вылилось бы в жестокую междоусобную бойню. Не стану утверждать, что я эту бойню предотвратил, но на какое-то время отсрочил. Так что в тот миг я, пусть и ненадолго, сумел стать орудием провидения. Нет, я не религиозный фанатик. Но я считаю, что есть люди, которые могут принять на себя исполнение божественной справедливости — если им хватит на это решимости. Да вы и сами так считаете. Я вижу, что вы участвовали в поединках. А разве не от традиции божьих судов берут они свое начало?