На углу, у Патриарших...
Шрифт:
— Брал, сукин ты сын! — Беляков потряс бумагами, полученными от Никольского. — Видишь документы? Еще один твой проступок, и бумажки эти в ход пойдут. Заруби себе на носу! От парня этого, торговца, отстань, за семь верст объезжай. — Он задумался слегка и добавил. — Но в правовой защите не отказывай. Пошел вон!
Черныша как ветром сдуло.
Брезжило утро, когда Никольский начал собираться домой: убрал стаканы и кипятильник в стол, бумаги закрыл в сейфе, снял со стула пиджак. И в это время к нему в кабинет
— Я с Петровки сбежал, летел как угорелый, думал, что здесь уже стол накрыт!.. — вроде бы расстроенный говорил Котов.
— А в дежурке вас человек дожидается, — сообщил Лепилов. — Сказал, что друг.
— Алеша Тарасов, — догадался Никольский. — Так о чем речь? Пошли ко мне.
— Сядем — заведемся на весь день, — понял опасность такой перспективы Котов. — Давай где-нибудь накоротке вот эту штуку обмоем.
И достал из кармана майорскую звезду.
Дружной гурьбой направились они к выходу из кабинета и столкнулись в дверях с заплаканной женщиной.
— Сергей! — сказала женщина и разрыдалась.
— Идите, я скоро, — сказал Никольский. Веселья в нем как не бывало.
Лепилов и Котов вышли.
Женщина села за стол. Никольский налил ей воды.
— Что мне делать, Сережа? — спросила посетительница, всхлипывая. — Он же на твоих глазах вырос. Без отца. Мухи не обидит.
— Я тоже раньше так думал, Ольга Владимировна.
— Мальчик совсем. Восемнадцать лет! — Она всплеснула руками, пытаясь передать Никольскому всю глубину своего отчаяния.
— Да, мальчик… С гранатами, — невесело хмыкнул Сергей.
— Он эту гадость принес, чтобы рыбу глушить! — заверила Ольга Владимировна пылко и убежденно.
— Это он вам сказал? — В последний момент Никольский спохватился и успел сдержать насмешку в голосе. Фраза прозвучала деревянно.
— Ну, конечно! — Она приняла вопрос всерьез и ответила со всей убежденностью.
— А я считаю, на продажу! — сказал Никольский жестко. — Теперь подумайте, кто и для кого это покупает.
Ольга Владимировна на какое-то время замолчала, горестно покачивая головой. Лишь глаза ее говорили — говорили убедительнее и пронзительнее любых ораторов. Но Сергей не дрогнул. Сколько таких вот материнских глаз повидал он на своем веку — не счесть.
— Мне можно с ним встретиться? — попросила наконец женщина. — Я заставлю его сказать правду! — добавила она с угрюмой решимостью.
— Нет, нельзя, — покачал головой майор.
— Тогда передай сигареты и бутерброды, — Ольга Владимировна протянула Никольскому сверток.
— Передам, — кивнул Никольский.
— Помоги ему, Сергей! Очень тебя прошу! — Она не умоляла, не клянчила, — она взывала о справедливости.
— Постараюсь… — вздохнул Никольский.
Ольга Владимировна встала из-за стола и не прощаясь, не оглядываясь направилась к выходу тяжелой походкой. Она постарела за эти пять минут на много лет.
…Они славно устроились во дворе, посреди которого чахло зеленел так называемый садик. Лавочка, кусты, тишина… лепота!..
Лепилов достал из сумки четыре стакана, Тарасов открыл бутылку водки, Котов ловко порезал колбасу на бланке протокола. Никольский не принимал участия в этих приготовлениях — держался именинником.
Тарасов разлил водку, Котов бросил в стакан Никольского звезду, Лепилов провозгласил:
— За майора! До дна!
Они чокнулись, выпили, закусили.
— А теперь за дружбу, ребята, — сказал Тарасов, разлив по второй.
— Ничего мужик, — заметил Котов Никольскому. — Не пижон. Мне нравится.
— А я всем нравлюсь, — сообщил Тарасов. — Ну, чтобы черная кошка между нами не пробежала!
В это время из парадного вышла дворничиха Рая Шакурова с метлой. Не разглядев издалека, какие важные гости пожаловали в ее владения, она закричала:
— Алкашня проклятая! С утра зенки заливают! Милиции на вас нет!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
БРИЛЛИАНТОВАЯ ВДОВА.
Гостиная этой московской квартиры, по другим параметрам самой обычной, представляла собой настоящий музей. Стены ее были увешаны картинами, которые даже начинающий искусствовед определил бы как полотна огромной ценности. А в центре уникальной гостиной, сидя за уютным столом, две приятные женщины пили кофе.
Хозяйка дома — очень пожилая, очень ухоженная дама с голубыми волосами — рассказывала своей молодой гостье:
— Можете себе представить, Наташенька, это сокровище, — она указала взглядом на одну из картин, — муж приобрел еще до войны в провинциальной комиссионке. Поехал на встречу с читателями… Не помню, в Саратов, кажется. И там увидел — глазам не поверил.
— Действительно сокровище, — согласилась Наташа. — И вся коллекция — просто чудо! Но самое удивительное в другом, Людмила Ильинична.
— Интересно…
— Разные мастера, разные манеры, даже эпохи — и то разные, а собрание картин смотрится как единое целое. — Наташа не льстила: коллекция была на редкость хороша.
— Верно, — кивнула Людмила Ильинична. — Муж очень чувствовал живопись. Ах, Наташенька!.. Вообще не вероятного таланта был человек, что говорить! Сейчас перевелись такие писатели… И дом был шумный, открытый — вечно гости… Не то, что теперь. — Пожилая дама горько вздохнула. — Одинокая старуха в прекрасных стенах.
— Неправда! Вы не старуха! — горячо возразила Наташа.
— А кто же? — Хозяйка квартиры испытующе взглянула на собеседницу.
— Очаровательная женщина! — заявила Наташа с неподдельной искренностью.