На веки вечные. И воздастся вам…
Шрифт:
Баварское лето выдалось жарким, вдруг обнаружилось много буйно цветущей сирени, тополиный пух метался по развалинам как снег в метель, и больше всего хотелось валяться на солнце, ни о чем не думая. Многие журналисты, уже изрядно утомленные, просто засыпали на заседаниях. Для Реброва это была не новость. Как раз накануне он листал иллюстрированный американский журнал, с целым разворотом фотографий из Нюрнберга. Шапка разворота извещала: «Когда процесс перевалил за свое полугодие». И ряды фотографий спящих корреспондентов. Там оказалась даже Пегги. Гаврик со смехом рассказал, что наши журналисты провели даже собрание, на котором постановили: за обедом пива не пить, а если с кем и случится беда — заснет, соседям немедленно его разбудить, но незаметно, подергав за проводок наушников.
Гаврик посмеялся, но тут же посерьезнел, вздохнул. А так в Нюрнберге невесело. Жара, ветер несет от развалин тучи пыли, песка. Те, кто зимой и весной жили в подвалах, в подземных общественных уборных, теперь вылезли наружу, построили себе какие-то драные палатки, сколотили шалаши из обгорелой фанеры и покореженного железа, тут же что-то варили, стирали… Спекуляция уже достигла каких-то гомерических размеров, американцы за часть пайка могли приобрести что угодно, включая гравюры Дюрера. Зато в совершенно нетронутом районе аристократических вилл текла прямо курортная жизнь, — молодцеватые полицейские в высоких касках и белых нарукавниках, на тумбах веселенькие афиши с красотками, даже дамы с собачками попадались…
— Да, а Белецкая — ну, помнишь, красавица-генеральша? — уехала. Вдруг тяжело заболел муж.
— Понятно, — вяло откликнулся Ребров. — Слушай, а там был один помощник адвоката, такой, знаешь, плакатный ариец, белокурая бестия… Он все крутился на процессе?
— Вроде бы да. А что это ты им заинтересовался?
— Да так, запомнился что-то…
— И все?
— Пока все. А там видно будет.
Уже через 12 дней после окончания сборки первой американской атомной бомбы в Москву из Нью-Йорка и Вашингтона были доставлены схемы и описание ее устройства. Затем были получены фотографии заводов в Ок-Ридже и секретной части доклада администрации и конгрессу США, информация об отдельных конструктивных элементах бомбы, дневниковые записи о первом испытательном взрыве в пустыне Аламогордо.
Информация о ядерном оружии, поступившая из США, стала во второй половине 40-х годов дополняться сведениями, полученными советской разведкой в Западной Европе, куда после окончания войны вернулись многие из европейских участников проекта «Манхэттен» и ученые-физики, находившиеся в эмиграции в Америке.
Глава XVII
Девушка мона из Питтсбурга
Двое молоденьких американских солдат из охраны брели по разогретой августовской улице Нюрнберга, не зная, чем себя занять. Один из них, в круглых очках, был похож на старшеклассника, который еще только мечтает потерять свою девственность, но не знает, как это сделать. Второй, постарше, нагловатый, уже явно был занят другими проблемами.
— Мы возьмем любую, Дик, — ухмыляясь сказал он, сплевывая на асфальт. — Слышал шутку? За американские чулки даже толстозадая и грудастая скульптура на Дворце правосудия снялась бы со своего места!.. А уж эти немочки… — он опять сплюнул, видимо, считая это особым шиком. — Они сделают нам все в лучшем виде… Это я, Патрик Келли, тебе говорю.
Навстречу им как раз шли две молодые немки в легких платьях. Шли явно с вполне определенной целью, призывно размахивая сумочками. Одна выглядела даже застенчиво, зато вторая, разбитная брюнетка, хищно стреляла глазами по сторонам. Они шли прямо на солдат, демонстративно не желая сворачивать. В двух шагах от них брюнетка призывно подмигнула солдатам, и Келли тут же бросился к ним.
— Bier… Strumpf… — подмигивая поинтересовался он. — Вы можете говорить по-английски, — весело сказала брюнетка, сама беря его под руку. — Мы с Моной хорошо понимаем наших американских друзей.
— Здорово! — поднял большой палец Патрик. — Не надо язык ломать этими вашими дурацкими словами, которые невозможно выговорить!
— Меня зовут Инге, — представилась брюнетка.
— А я — Патрик Келли. А это мой друг — Дик Старридж. Он немного стеснительный, поэтому будьте с ним поласковее. Договорились? Ну, выпьем пива для начала? — и Келли указал на двери пивного бара.
— Охотно, — захохотала Инге. — А что будет к пиву!
— Все, что угодно!
— Можно? — застенчиво спросила Мона, беря Дика под руку.
Тот залился краской и смущенно закивал.
В накуренной пивной Келли тут же начал откровенно лапать Инге, которая только заливалась довольно грубым хохотом. Келли достал пачку сигарет и положил на стол, потом сверху еще одну, потом еще… Инге смахнула пачки в сумочку и что-то прошептала Келли на ухо. Тот встал. От выпитого пива со шнапсом его заметно качало.
— Дик, нам надо прогуляться с этой немецкой милашкой. У нее здесь рядом комната. Я иду первым. Потом ваша очередь, — кивнул он на Мону. — Так что готовься!
Мона безучастно курила, словно не слыша ничего, а Дик смотрел на приятеля испуганными глазами. Когда Келли и Инге ушли, наступило долгое молчание. Наконец, Дик отважившись спросил:
— Извините, а откуда вы так хорошо знаете английский?
— А я можно сказать американка, — помахала сигаретой в воздухе Мона.
— Американка? — широко раскрыл глаза Дик.
— Да, я выросла в Америке, но за несколько лет до войны родители, они немцы, вернулись на родину…
— Уехали из Америки? — недоверчиво переспросил Дик.
— Да, получили наследство… Увы, совсем небольшое. От него давно уже ничего не осталось. Откуда они знали, что тут начнется? Они погибли в концлагере…
Мона отхлебнула немного пива и глубоко затянулась сигаретой.
— У меня здесь теперь никакого нет, кроме Инге. Я бы с радостью вернулась в Питтсбург, но как?
— В Питтсбург? — изумился еще больше Дик.
— Да, ведь мы жили там.
— В Питтсбурге? Но ведь я тоже оттуда! — пораженно восклицает Дик.
— Иди ты! — не поверила Мона.
— Не может быть! Господи, вот так встреча… Встретить здесь девушку из Питтсбурга! — Дик никак не мог прийти в себя.
— Рассказать — никто не поверит!
— Может, мы уйдем отсюда? Здесь столько пьяных…
Мона брезгливо поморщилась.
— А как же Келли? — вспомнил Дик.
— О, уверяю тебя, он вернется нескоро… Поверь мне, я знаю Инге.
Дик и Мона медленно шли по улице. Дик был совершенно счастлив и болтал уже без умолку.
— Значит, ты охраняешь подсудимых? — переспросила Мона. — Вот уж никогда бы не подумала, что ты охранник.