На южном фронте без перемен
Шрифт:
Вообще-то, честно говоря, я считал, что самый слабо защищенный участок окружения был как раз у нас. Пехота где-то слева, вне зоны видимости, у нас тут один дивизион, а за нами — тылы. И даже танк с «Шилкой» ушли. Господи, как хорошо, что они не ударили здесь!
Однако, чуть поразмыслив, я решил, что зря так думал. За нами Дагестан, и глупо прорываться туда, когда на «хвосте» останутся почти все собранные здесь федеральные силы. Да и что я знаю о стоящих за нами тылах? Только то, что там где-то есть госпиталь? Может быть, там еще до хрена войск!
Ладно,
— Слушай, Рустам, — спросил я. — И что теперь? Обратно в часть?
Я очень надеялся на положительный ответ. Но комбат меня сразу обломал.
— Указаний не было. Я не знаю. Говорят, что могут и не вернуть.
От такого разговора мое настроение резко упало. Я решил, что потерплю еще день или два, а потом начну отпрашиваться в госпиталь. Прямо как Федя Коломейчук. Позорно, конечно, но что делать, если у меня все время болят колени?
Пока я мучился от боли, бойцы побежали в поле собирать парашюты от осветительных мин. Контрактники быстро последовали их примеру. (И как это они раньше не додумались?). Я, правда, не мог понять, что они будут делать с этим материалом? Покажут знакомым? Оставят как сувенир на память? Ну не шить же они из них что-нибудь будут?
А прапорщик Ахмед ездил даже в сам Первомайский. Если бы я знал об этом заранее, то обязательно попросил бы его поискать шанцевый инструмент. Лопаты, крути не крути, исчезли, а отвечать кто за них будет? Я?
Конечно, не факт, что Ахмед палец о палец ударил бы, чтобы выполнить мою просьбу, но хоть попробовать-то можно было.
— Э, — сказал мне прапорщик, — там все разбито! Ничего целого. Только если в руинах копаться… Изрешетили вы все изрядно!
Я только горько вздохнул. Эх, если бы я сам мог съездить в поселок! Посмотреть на результаты нашей стрельбы. Поискать лопаты. Да и вообще — ведь интересно! Да кто ж меня отпустит…
Мы с Рустамом находились в кузове «Урала» и печально рассматривали останки нашей учебно-материальной базы. Новенькая, месяц назад сделанная, она, под воздействием катаклизмов похода, была безнадёжно испорчена. От перспектив по её восстановлению у нас обоих волосы вставали дыбом.
Рустам плюнул, и ушел. Я отправился за ним. Почти все наши бойцы были заняты — они грузили в машины пустые гильзы. Еще бы — цветной металл!
Пока я подгонял свой расчет, комбат уже успел куда-то смотаться, и, вернувшись, «обрадовал» меня новостью последних часов:
— Нас, кажется, в Темир-Хан-Шуру не отправят. Раз уж сумели вывести из расположения, отправят прямиком в Чечню — Радуева догонять.
Я промолчал. Наверное, Рустам думал, что я должен возликовать. Он недоуменно посмотрел на меня и спросил:
— В чем дело?
Я отвел глаза и скривился:
— Знаешь, Рус, я бы с радостью. Но, блин, колени у меня болят.
Вот, впервые я признался кому-то, как мне хреново. Комбат удивился:
— А что с тобой?
— Болят колени. Ломит страшно! Все дни, начиная с выезда. И болят все сильнее.
Рустам промолчал.
— Ладно, посмотрим…
Собственно говоря, ничего другого от него я и не ожидал. О своем здоровье я должен думать сам… Да я и думал!!
Бой закончен, делать стало нечего, бойцы совершенно расслабились. Они бродили по позициям, не обращая на нас с Рустамом, (не говоря уже о Логмане), никакого внимания. Комбат сначала пытался их «строить», а потом ему это самому надоело. А зачем?
Меня иногда занимал другой вопрос: а чем занимаются наши бойцы? Когда у них много свободного времени, и минимум обязанностей?
Жрать они не готовят: во-первых, не из чего, а во-вторых, рядом кухня. Ведут разговоры на умные темы, рассказывают друг другу истории? Тоже вряд ли — особо талантливых рассказчиков я среди личного состава не встречал. Хорошо, если могут связно излагать свои мысли, и на том спасибо. Играют в карты? Это возможно. Только не замечал я, чтобы они в карты играли. Наверное, колод на всех не хватает.
Нет, не могу придумать. И спрашивать бесполезно. Начнут шарахаться от меня, думают, я им какую-то задачу хочу поставить. Идиоты! Если захочу озадачить, все равно озадачу.
В общем, бегают все чем-то озабоченные, а чем озабочены, не поймешь…
Утром 19 января поступил легко предсказуемый приказ сворачиваться. На этот раз выкатывать пушку на дорогу мы не стали. Подогнали машину прямо к позиции, бояться-то уже нечего. Прицепили орудие, погрузились в автомобиль, и двинулись за головной машиной. Куда? Вот вопрос.
Однако ехали мы совсем недолго — только до батареи первого дивизиона. То, что это именно тот дивизион, было нетрудно понять, услышав крики подполковника Жарикова.
Наша колонна остановилась, я тут же покинул машину, кинувшись на поиски друзей и знакомых.
И первым, кто мне попался на глаза, был никто иной как Славик.
— О! — закричал он, увидев меня. — О-о-о!
Клюшкин был переполнен впечатлениями, которые и поспешил излить на меня.
— Пашка! Ну, ты как, жив? Я тут бился, как настоящий «зелёный берет»! Жариков измучил меня ночными дежурствами. Я сплю в «Шишиге» — как обычно. А ему не спится. Он меня не нашёл на позиции, и ведь не поленился, пролез по всей технике, выволок меня и приказал водителю замкнуть двери и мне не открывать! Я всю ночь бегал как бобик! Замёрз как собака. Сел на ящик, слегка приснул, задницу себе отморозил! Я потом на Жарикова в суд подам! Он у меня попрыгает, в суде-то!
Славкин монолог прервал сам, не раз уже недобрым словом упомянутый, Жариков:
— Эй, Клюшкин, ко мне!
Слава, уже на полусогнутых, шепнул мне на ухо:
— Прости, друг. Ко мне тут Чилентано зашёл… — и ускакал на своих ходулях к комдиву.
Тот ухватил лейтенанта за загривок, ткнул Клюшкина носом в ПУО, и начал что-то внушать, периодически пытаясь впечатать Славика в поверхность прибора. Тот что-то виновато бормотал, но из-за дальности расстояния я не мог услышать их реплик. Да и чего там может быть интересного?