На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы
Шрифт:
Достал одну карту, острым ножом ловко расслоил ее на два пластика. В ход пошли ножницы, клей, пергамент и свиная щетина. Через полчаса работы в руках Егора Ивановича была «гильотинка» – предмет мечтаний молодого человека.
– Вот так, – сказал Осип Донатович. – Постучи легонько ребрышком, вроде бы ты задумался о чем-то… Ну, постучи, постучи! Не стесняйся, милый… Все так начинали!
Егор Иванович постучал, и «гильотинка» сработала: шестерки превращались в семерки, на семерку набегала восьмерка.
– Я
Осип Донатович дружески обнял Егора Ивановича:
– Учиться тебе надо, Егорушка, учиться…
– А я ученый. Дерптский университет. С классом вышел.
– Ну, и какой же у тебя класс?
– Четырнадцатый. По «Табели о рангах». Не везет…
– Университет – для дураков хорош. Да и что тебе дает класс? Вон я и в девятом классе – что толку? А подучившись, можешь сорвать тысяч двадцать-тридцать на ярмарке…
– Я? Один я?
– Нет, Егорушка, – вразумил его Паскаль, – такие вещи в одиночку не делаются. Учись подчиняться кому следует…
Поздно вечером, уже накануне ночи, Осип Донатович повез фон Гувениуса за город, провел его на полутемную дачу. Изо всех углов, словно сговорившись, забили часы – хрипатые и тонкие, колокольные и звончатые.
– Ой, я боюсь… – сказал фон Гувениус.
– Иди, иди, Егорушка, – подтолкнул его Паскаль.
К гостям вышел сам Атрыганьев. – В халате, нечесаный, с похмелья.
Набулькал полный стакан содовой, жадно выпил.
– Привел? – спросил кратко. – Ну и хорошо…
Уренский предводитель дворянства бросил Егору Ивановичу две колоды карт – совершенно одинаковые с виду, новенькие.
– Разбазарь «аделаиду», – велел он.
Осип Донатович вступился за своего ученика:
– Борис Николаевич, он «аделаиду» еще не знает. Я ему только «гильотинку» сбагрил… Представьте себе: молодо-зелено, а желание пить да жрать тоже имеет!
Атрыганьев обошел фон Гувениуса вокруг, словно ученый кот вокруг дуба.
– Что-то, брат, – сказал он, морщась, – вид у тебя шибко провинциальный. Лоску не вижу… Штаны висят. Весь ты в клетку, будто шахматный. Ёська, ты проследи!
– А что ему? – спросил Паскаль. – Фрачную пару, колечко на палец. Монокль можно, как принцу картофельному.
Атрыганьев примерился к фон Гувениусу.
– Да, – согласился он, – стеклышко в глаз ему не повредит.
– Так как же? – спросил Паскаль.
– Готовь его под «гильотинку»…
– Мне монокль не нужно, – возразил Егор Иванович.
– Но-но! – грозно рявкнул Атрыганьев. – Тебя никто и не спрашивает. Надо будет, так и кольцо в ноздрю тебе вставим. Здесь тебе не Европа, а – Уренская губерния, входящая в состав великой Российской империи… Понял?
Фон Гувениус мелко задрожал. А предводитель вдруг спокойно протянул обращенному в новую веру
– На вот, – сказал. – Побывай кое-где. Пусть твоя физика примелькается в местном пейзаже… И забудь, что ты был у меня. Ты вообще незнаком со мною…
Очень теплой была встреча близнецов после разлуки. Вечером они дружно отправились в публичный дом на Петуховку и не могли опомниться от радости: «Ах, какое счастье, что они все-таки приехали сюда. Россия – такая богатая страна, и здесь так легко добывать деньги…»
Влахопулов позвал к себе Мышецкого:
– Сергей Яковлевич, душа моя, прослышал я, что вы лесом будто бы там занимаетесь?
– Отчасти, Симон Гераклович.
Старый губернатор расправил жирное ухо.
– Там, в Мглинском уезде, – сказал неуверенно, – на несколько верст тянется лес, принадлежащий Трепову… Знаете вы об этом?
Да, Сергей Яковлевич хорошо знал, что около девятисот десятин леса (опять-таки на песчаных почвах) тянется вдоль северных границ губернии и числится во владении Д.Ф. Трепова, близкого друга царя и всесильного диктатора при дворе.
– Дмитрию Федоровичу, – продолжал Влахопулов, – видно, понадобились деньги. В нашей губернии он никогда даже не был и… Зачем ему этот лес, посудите сами! Вот он и попросил меня, как друга, запродать его подороже…
Мышецкий похолодел: еще один песчаный резервуар в губернии, опять засвистят пески за околицами деревень.
Спросил как можно спокойнее:
– Во сколько же Дмитрий Федорович оценивает свой лес?
– Да ни во сколько! Он его и в глаза не видел.
– Хорошо. А в какую цену вы его пустите на продажу?
Симон Гераклович стыдливо признался:
– Я обещал… Уже обещал, что вышлю из губернии пятьдесят тысяч…
Мышецкий вздохнул: час от часу не легче. Решил старик сподхалимничать, а теперь расхлебывай.
– Вы поступили очень неосмотрительно, дорогой Симон Гераклович, – решился выговорить Мышецкий. – Мало того, что лес погибнет, но вы не сможете найти столь крупного покупателя. Пятьдесят тысяч – не шутка!
Влахопулов развел руками.
– Мы люди маленькие, – сказал он. – Не тягаться же мне с самим Дмитрием Федоровичем. Пятьдесят так пятьдесят. Обратно музыку не сыграешь. Своих добавлю. Перезайму…
Сергей Яковлевич решил быстро расставить сети.
– Но казенная палата, – сообразил он, – исходя из геологических условий, может запретить перепродажу. Выкуп можно позволить лишь в казенные руки, но казна тоже не даст такой суммы.
Губернатор, едва не плача, захлюпал носом:
– Сергей Яковлевич, не дадите же вы пропасть мне? Ведь ей-ей сил моих не стало… Я же и вещи уже в Петербург отправил! А Дмитрий-то Федорович, сами знаете, подпихнет меня в сенат за милую душу. Вам же лучше: за хозяина останетесь!