На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона
Шрифт:
– А какая там статья, князь, подходит под непотребство?
– Оставьте меня хоть вы, Бруно Иванович, не мучайте непотребством… Дайте покой!
Всю дорогу князь молчал, лишь единожды произнес:
– Меня тоже можно понять: ведь мне всего три десятка…
– Понимаю, – согласился с ним Чиколини.
Они вернулись в Уренск, и князь сразу же отправился в жандармское управление, чтобы заручиться поддержкой Дремлюги. «Надо остаться честным, – думал он, – надо избавить мужиков от черкесов!..»
Дремлюга встретил
– Позвольте доложить? – подтянулся капитан. – За время вашего отсутствия нами арестован главарь большевиков в губернии…
– Кто? – спросил князь.
– Борисяк, конечно! Каково, князь?..
Обессиленный событиями, Сергей Яковлевич долго не отвечал.
– Надо бы мне почаще уезжать, – сказал задумчиво. – Вы тут, господа, без меня и правда, что лучше обходитесь…
– Кстати, Огурцов, а что там с запереченским банком?
– А разве не знаете, ваше сиятельство?
– Нет, не знаю… Выяснилось что-либо с эксом?
– Уже повесили, – сказал Огурцов.
– За что повесили?
– Как всегда – за шею, князь.
– Кого, кого, кого? – закричал Мышецкий, вскакивая.
– Одиннадцать человек зараз.
Воспитанный на классике закона, Мышецкий был вне себя:
– Да что генерал Тулумбадзе – в уме ли он? Ведь это же кончится для него Сибирью… Взять вот так, без суда и следствия, и вздернуть одиннадцать человеческих душ! [9]
9
Варшавский генерал-губернатор А.А. Скалон повесил без суда и следствия шестнадцать человек, лишь заподозренных в экспроприации. Дело это дважды разбиралось в сенате, и Скалон, по настоянию министра юстиции, был окончательно оправдан.
– Подозрение на них пало, – отвечал Огурцов…
Сергей Яковлевич глянул в пустую чернильницу:
– Кто-либо из уренских обывателей не попался?
– Нет, ни одного. Всех взяли из Тургайской области…
– Налейте чернил, – велел Мышецкий. – Я буду много писать и думать. И вообще, любезный драбант, я не многого ведь от вас требую. Но следите хотя бы за чернильницей! Ей-ей, от таких трудов вы не сломаетесь…
«Двухспальной» в этот день князь не принял. Аки голубь, был чист и свеж – готовился к полету. Первым делом связался по телефону с казармами «желтой» казачьей сотни астраханцев.
– Есаул Горышин, – наказал он, – пошлите своих казаков в Большие Малинки для ареста черкесов. Обезоружить их – и сюда!
Потом вызвал к себе смотрителя тюрьмы Шестакова:
– Господин капитан, вам пришлют черкесов. Вы их примите из-под конвоя, поселите у себя без удобств, как скот, чтобы другим было впредь неповадно. А на родину – по этапу!
– По
– А окружного пути нет, чтобы пристегнуть их?
– Есть, но столь гиблый, что и журавель не вынесет. Через Омск на Казань, по Волге вверх до Рыбинска, оттуда на Ярославль, затем через «Бутырки» Прямо на Владикавказ… Денег жаль! Дорога, все-таки. Конвой. Опять-таки, и жратвы надо… Стоит ли?
– Не стоит, – рассудил Мышецкий. – Тогда пусть сидят в клоповнике у Чиколини. До осени, когда наш этап соберется. Не подохнут! – Потом спросил Шестакова: – А Борисяк арестован, знаете?
– Извещен. Но капитан Дремлюга его при себе в загашнике держит. Как медалью гордится!
Дремлюга вчера утаил от князя, каким образом ему удалось поймать Борисяка. Сказал только так, осторожничая: «Секрет внутриведомственный, князь, уж вы на нас не серчайте…»
– А как это все случилось? – с хитрецою спросил Мышецкий.
– Как? Были бы овцы, а волк всегда сыщется, – пояснил Шестаков туманно. – Мы ведь – серая вошка. Мало знаем. Хватают другие, а наше дело – сторожить нахватанных.
– Ну-ну! – И князь отпустил Шестакова, затем созвонился с жандармским управлением.
– Кто говорит со мною? – спросил он.
– Сотрудник Трещенко, – отозвался незнакомый голос.
– Что значит – сотрудник? Объясните, сударь.
– Значит, разделяю труды с капитаном Дремлюгой, честь имею…
– Хорошо, – деловито велел Мышецкий. – Будьте так любезны на восемь часов вечера приготовить Борисяка, что содержится вами под арестом, к свиданию со мною.
– Приготовить? Коим образом?
– Вы не шутите. Мыть-стричь-брить не надобно. Просто объявите Борисяку, что с ним будет говорить губернатор… Поняли меня?
– Ваше сиятельство, – сказал Трещенко, – но арестант особливо опасный, и… как Дремлюга? Как господин капитан посмотрит?
– Это мое право, – резко возразил Мышецкий. – Право губернатора, и не советую вам это право оспаривать…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трезво – без вина – обедал он сегодня в «Аквариуме».
За одним столом с Ениколоповым…
– Борисяка нашли, слышали? – спросил князь.
– Да что вы, князь? – поразился Ениколопов.
– А в Тургае этот балбес Тулумбадзе повесил просто так, себе в удовольствие, одиннадцать человек…
– Как повесил? За что?
– Говорят, за шею! Тут экс был в Запереченске – помните? Кажется, если верить слухам, двести тысяч сняли с банка…
– Какие весельчаки населяют этот грешный мир, князь! Вы подумайте, в газетах писали, что грабили банк только три человека, а четвертый двери прикрывал. Повесили же – соответственно, в назидание другим, сразу одиннадцать… Комики! Эксцентрики!