На заре царства (Семибоярщина)
Шрифт:
Однако ночь прошла спокойно. Наступила Великая пятница. На улицах города по-прежнему шла резня, немного, впрочем, утихавшая. Но нельзя было открыть окна, чтобы проветрить застоявшийся воздух, — невыносимо несло гарью и дымом от продолжавшихся пожаров, которые занимались уже раза два и недалеко от двора Матвея Парменыча.
Истомленные напряженным ожиданием и бессонной минувшей ночью, Матвей Парменыч и Наташа вечером в пятницу прилегли, помолившись, и заснули. Перед сном Матвей Парменыч постарался успокоить Наташу, внушить ей мысль, что если поляки до сих пор их не тронули, то, вероятно, не посмеют сделать это и в наступавшие великие дни Светлого праздника, постыдятся нарушить святость их. Наташу это соображение действительно несколько успокоило, и она крепко заснула. Сон же старика был чуток.
Прошло часа полтора с тех пор, как они легли. Наташа, глубоко дыша, спала безмятежно. Старик беспокойно ворочался во сне. Кругом царила ночная тишина, нарушавшаяся лишь чуть слышными мягкими шагами караульных во дворе под окнами, их сдержанным говорком да сторожкими окриками начальника дворовой стражи — Мойсея, часто выходившего проверять, бодрствуют ли его воины.
Вдруг невдалеке высоко взвились в темное небо огненно-красные, хищные, зловещие языки пламени — занимался новый пожар. Немного погодя с разных сторон вспыхнул второй, третий. Ночная тьма ожила тревожными криками о помощи, гулом голосов, беспорядочной беготней по улице. Всполошилась и стража во дворе Матвея Парменыча: пожар начинал принимать угрожающие размеры. Мойсей предвидел возможность таких окрестных пожаров и заранее приготовился бороться против загорания дворовых построек от искр и головешек. Предупредительные меры борьбы с пожарами были по тем временам вообще малодейственны, но все они были Мойсеем приняты: во дворе кучами лежали огромные, влажные холстинные паруса длиной саженей по пяти, время от времени поливавшиеся очередным караульным водой, которые предназначались для того, чтобы покрывать кровли построек, которым угрожала опасность загореться от перекинутого огня. Были изготовлены также большие щиты из лубьев с рукоятьями, стоявшие прислоненными к забору. На всех кровлях были поставлены объемистые кадки с водой и мерники с помелами. Лежали сваленными в кучи ломы и секиры, чтобы в случае крайней опасности ломать ближайшие к огню постройки.
Теперь, когда пожары приняли угрожающие размеры, Мойсей распорядился, чтобы назначенные для борьбы с огнем дворовые люди заняли определенные им места. Матвея Парменыча, пока непосредственной опасности еще не было, Мойсей повременил будить и понапрасну тревожить.
В то время как Мойсей заканчивал свои распоряжения, стража обратила внимание на кучку людей человек в десять, которая прибежала к дальнему от улицы концу двора и о чем-то оживленно разговаривала. Вдруг трое из них кинулись к той части ограды, которая находилась в противоположной от стражи стороне и была прикрыта надворными постройками, вскарабкались на ограду и приготовились перемахнуть во двор, как дворецкий Ларивон заметил чужих людей и с двумя дворовыми побежал к ним навстречу.
— Стой! — что есть силы крикнул Ларивон. — Кто такие? Не лезь, стрелять буду!
Перелезавшие мигом прыгнули обратно на улицу, с которой в сторону подбежавшего Ларивона грянули выстрелы. Двое дворовых упали на месте убитыми. Ларивон безотчетным движением схватился за раненую грудь, приложил было пищаль к плечу, но тоже упал, обагряя снег кровью. Мойсей побежал к нему на выручку. Но его тоже встретили выстрелами. Снова несколько дворовых упали убитыми. Между тем пальба привлекла внимание многочисленного ночного разъезда польских гусар. Вмиг они окружили двор. Послышался залп, другой; те, что раньше были у ограды, тоже выстрелили, и половина дворни сразу была убита, остальные разбежались, прячась за постройками. Гусары окружили ворота и дружным натиском высадили их; те, что стояли за оградой, снова вскарабкались на нее, и через несколько мгновений двор наполнился поляками. У перепрыгнувших оказались охапки веретья, соломы, просмоленной лучины. Они кинулись к хоромам и стали высекать огонь. Тотчас вспыхнули столбы пламени. Тогда дворовые, не глядя на опасность, снова выбежали из-за построек, одни с саблями, другие с пищалями. Гусары спешились, и послышался залп, дворовые ответили им разрозненными выстрелами, тогда гусары кинулись врукопашную, и началось ожесточенное побоище. Под ударами сабель первым пал ключник Маркел Маркыч. Испуганные дворовые, неопытные в ратном деле и к тому же недостаточно вооруженные, сознавая свое бессилие перед многочисленной толпой гусар, стали отступать. Те преследовали их и убивали. Выбежало во двор несколько женщин, и с ними тут же покончили. Затем гусары ворвались в подклети [93] изб, стали выволакивать на двор полусонных, полуодетых сенных девушек, женщин и детей, рубили их саблями, прикладами ружей мозжили им головы. За короткое время после этого бешеного набега из числа дворни почти никто не уцелел. Поджигатели тем временем зажгли огромные кучи сена и соломы, натасканные из сенниц, и они пылали уже вокруг хором, жилых изб и холодных построек. Кроме того, из разбушевавшегося вблизи пожара летели искры и головешки. Падая на дерн и землю, которыми были прикрыты некоторые кровли, он пока зажечь их не мог. Но гусары и поджигатели карабкались на кровли, срывали захваченными со двора ломами пласты дерна, и они начали загораться. Еще несколько дружных усилий, еще несколько подожженных куч сухого сена — и весь двор Матвея Парменыча горел: пылали хоромы, жилые и нежилые постройки; уцелевшие люди гибли в дыму и в огне; испуганный скот в хлевах, страшно мыча, лошади в стойлах с жалобным ржаньем сгорали живьем. Это была картина ада.
93
Подклеть — нижний этаж, где помещалась прислуга или находились кладовые.
В то время как шумная ватага гусар высадила ворота и хлынула во двор, а зажигатели, перепрыгнув через ограду, кинулись с огнем к постройкам, Мойсей понял, что двора не отстоять. Оставив дружину, он опрометью обежал хоромы и через сад проник в заднее подсенье [94] ; там двери на внутреннюю лестницу, что вела во второй ярус, оказались запертыми. Стучать было бесполезно — Матвей Парменыч мог не расслышать. Тогда Мойсей с замирающим от волнения сердцем выбежал снова в сад, оттуда по приставной лестнице мигом взобрался на рундук [95] второго яруса, выбил слюдяную раму в сени и проник в жилые покои. Разбуженный выстрелами и шумом во дворе, Матвей Парменыч шел уже к нему навстречу. Глянув из соседней с опочивальней горницы через не заставленное втулкой окно и увидев сквозь слюду яркий свет во дворе, Матвей Парменыч все понял.
94
Сеням во втором ярусе соответствовало в первом подсенье.
95
Террасу.
— Спасайся, боярин! — крикнул Мойсей. — Горим, поляки двор захватили.
— Так куда ж спасаться? — беспомощно развел руками Матвей Парменыч.
— В сад, покуда там поляков нет. Живей, боярин. Наталью Матвеевну спасай! Не мешкай, ради Бога!
Они направились к «комнате», где спала Наташа. Она, разбуженная общим шумом, уже проснулась. Растревоженная отсутствием Матвея Парменыча и предчувствием беды, она, однако, не растерялась, давно привыкнув к мысли о возможности ночного нападения, быстро обулась, накинула на себя теплую телогрею на куньем меху и побежала искать отца. За нею следом спешила мамушка, которая со времени переселения Наташи на половину Матвея Парменыча помещалась в одной из соседних повалуш.
— Беда, Наташа! — встретил ее Матвей Парменыч. — Да не тревожься, голубка. Авось Бог милует. Идем.
Вчетвером они быстро спустились в заднюю часть обширного сада. В это время занялась кровля над теремом. Но сквозь клубы густого дыма пламя не успело еще разбушеваться и осветить сад. Во дворе, перед хоромами, от пожара было уже светло как днем, а за хоромами, в саду, темнота казалась гуще, поэтому поляки беглецов заметить не могли. В сад поляки еще не прошли.
Бегом, что было сил, Матвей Парменыч, Наташа, Мойсей и мамушка бросились в глухую часть сада. Когда Матвей Парменыч безотчетно оглянулся, он разглядел сквозь слюдяные окна на втором ярусе хором мелькание факелов: то поляки обшаривали горницы, искали боярина. Не найдя его и догадавшись, что он, судя по разбросанной, недавно оставленной постели, только что убежал, они со злостью кинули горевшие факелы, схватили, что попалось под руку ценного, и поспешили снова выбежать во двор, так как все здание горело с разных сторон. От брошенных факелов огонь быстро занялся и внутри. Сообразив, что боярин далеко скрыться не мог, гусарский ротмистр, начальник отряда, отдал приказ обшарить двор и сад и разыскать хозяина живого или мертвого: поимка такого ценного красного зверя, несомненно, была бы поставлена ротмистру в крупную заслугу, тем более что поляки давно точили зубы на опасного для них боярина. Но в то время как человек десять гусар готовы были уже исполнить приказ своего начальника и пуститься на поиски, во дворе появился поручик Пеньонжек. Он, видимо, торопился и прибежал, запыхавшись.
— Пане ротмистр! — возвысил он голос, чтобы перекричать треск огня и грохот рушившихся зданий. — Побойтесь Бога, что вы робите? Разве ж вы не знаете приказа пана Гонсевского? Пан воевода настрого приказал, чтобы после сегодняшнего вечера пожаров в Китай-городе больше не было. Бронь Боже, пойдет отсюда гореть — и сами, и добро наше не уцелеет! Праздник подходит, пан воевода приказал город очистить, а вы новые фацеции заводите.
— То не я, пане поручик, — пожал ротмистр плечами. — Холопы треклятого боярина этого наших били; мои люди на выручку пришли, а те огня пустили. Ну, и мои малость подсобили. Почем я знал! Думал, приказ дан с боярином покончить. Давно, пане, пора.
— И что ж, кончили? Забили или в плен взяли? — спросил Пеньонжек, внимательно всматриваясь в лица убитых, которыми был усеян двор.
— Не, пане, утек, нех его вшистки дьябли! Сейчас до панского прихода приказ я хотел дать: двор обыскать.
— Завтра, пане, время будет, — возразил Пеньонжек. — Если далеко не убежал, так дальше в ночь не убежит, тут сховается. Поутру приказ дам схватить его. А теперь нехай пан командует пожар тушить, избы ломать. Бронь Боже, занесет огонь на ту улицу — нашим беда настанет! И от воеводы Гонсевского большая немилость будет.
— Добже, пане!
И ротмистр отдал своим людям приказ ломать крайние избы, чтобы не дать огню распространиться, а Пеньонжек взял часть гусар и направился с ними к близстоявшему давно покинутому двору боярина Талумнева, который еще с осени уехал в свою вотчину, и с тех пор занятому поляками под склад вещей. Крыша одной из изб двора уже занималась от залетевшей сюда головешки, и Пеньонжек принялся тушить пожар, представлявший большую опасность для Китай-города.
Таким образом, по умыслу ли Пеньонжека или случайно, но внимание поляков от Матвея Парменыча было отвлечено, иначе и ему, и Наташе грозила бы неминуемая немедленная гибель.