На земле и на небе
Шрифт:
Роман укоризненно показал ей на часы:
— Опаздывать — других не уважать.
Катя не успела даже рта раскрыть в свое оправдание, как почувствовала, что сильные пальцы сжали ее руку.
— Быстрее, не хватает еще упустить электричку.
…Пансионат оказался тихим и уютным. Одни пенсионеры и инвалиды. Но Роману с Катей было все равно. Чистые простыни — и все. Больше им ничего не было нужно.
Не успела Катя войти в комнату и оглядеться, как Роман прижал ее к себе, и она потонула в его объятиях. Он всю дорогу не сводил взгляда с ее маняще-зовущего рта. И вот опять. Солоноватый привкус ее губ, матовая с розовым оттенком кожа, жар ее тела. Куртка летит на пол, брюки, еще что-то белое, кружевное и прозрачное. Как изголодавшийся
— А-ах, — выдохнула она глубоко. Ее тело замерло на несколько мгновений, привыкая к новому своему ощущению радостной заполненности, с тонким привкусом щемящей боли. Это было как изысканное вино с легкой горчинкой. А потом незнакомый волнующий, сумасшедший хмель ударил ей в голову. И ее тело стало реагировать на его глубокие толчки. Еще, еще, еще… Наслаждение вечностью…
Пять дней пролетели как в угаре. Какие конспекты, какие учебники?! Только наслаждение. Они могли целоваться часами. Он обожал ее губы. Когда, усталые после любовных игр, они лежали, прижавшись друг к другу, он проводил пальцем по плавным линиям ее пунцовых от непрерывных поцелуев губ и потом опять нежно целовал. Ее губы легко вздрагивали, он языком пробовал их на вкус, облизывая каждый миллиметр ее жаркого, алого и без помады рта. Его руки горячо обнимали, ласкали, исследовали ее упругое, молодое тело. Он любил гладить ее прохладные ягодицы с нежным пушком между округлостями. Ее тело реагировало на каждое его прикосновение. И когда его тонкие пальцы касались самого сокровенного, влажного и мягкого, она вскрикивала от этой страстной жажды — вновь ощутить его в себе. И опять их тела сливались воедино.
Иногда они все же делали передышку и, пошатываясь на ватных от усталости ногах, выходили на улицу. Они гуляли в обнимку по окрестностям, жмурясь от яркого весеннего солнца, и бездумная улыбка не сходила с их лиц.
О, как они были счастливы в ту их первую неделю!
ГЛАВА 2
Зазвенел звонок входной двери. Катерина очнулась, и, стряхнув остатки воспоминаний, поспешила в прихожую.
— Держи свое сокровище.
На пороге, держа за руку ее пятилетнюю дочь, стояла соседка Шура.
— Мамочка, а вот и я. — Девочка бросилась к матери, обняла ее бедра и уткнулась личиком ей в живот.
По тому, как ее дочь старательно прятала от нее глаза, Катя сразу догадалась, что она опять набедокурила.
— Что на этот раз? — встревоженно спросила она у соседки.
— Ничего страшного, как всегда, — успокоила ее Шура. — Только я отошла на кухню — обед готовила, — разодрались из-за игрушек. Вот медведю голову оторвали. — Она протянула Кате игрушку, мягкого бурого медведя, вернее, то, что от него осталось, попрощалась и закрыла за собой дверь.
— Это не я, не я, — затараторила Ксюшка, пятилетнее ангелоподобное создание с дерзко блестящими большими глазами цвета янтаря. — Это Санька сам, сам. Я ему говорю: «Это мой медведь, ты бери Барби», — а он ни в какую. Говорит: «Ты девочка, вот и играй с этой глупой куклой». А мне хотелось медведя! — Ее глаза наполнились слезами, и она громко заревела. — Как девочка, так и играй со всякой ерундой. А мальчишкам — и танки, и медведи, и «Лего», а мне — куклы эти дурацкие-е-е-е.
— Ну хватит, хватит. — Катерина улыбнулась. Эта тактика была ей хорошо известна: если дочка понимала, что напроказничала, то ей проще всего было разреветься, чтобы не попало еще больше. А так еще и утешат.
Катя присела на корточки и вытерла маленькие щечки, обильно смоченные слезами. Ксюша ритуально высморкалась в подставленный матерью платок и оглянулась. Увидев сумку, она вырвалась из материнских объятий и побежала на кухню:
— Мама пришла, вкусненького принесла!
Она взобралась на табурет и стала торопливо дергать «молнию» застежки.
— Кто-кто в теремочке живет? — Она расстегнула замок и заглянула в сумку. От недавних слез не осталось и следа.
Катерина подошла к ней, придвинула к себе сумку и стала выкладывать продукты.
— Мышка-кашка, лягушка-огурчик, колбаска-попрыгунчик…
Ксюша соскочила на пол и стала нетерпеливо подпрыгивать то на одной, то на другой ножке с радостным возбуждением оглядывая каждую покупку.
— А вот и йогурт молочный в стаканчике с ягодкой. — Катя с улыбкой поставила прямо перед улыбающейся мордашкой любимое дочкино лакомство.
Девочка схватила стаканчик и внимательно рассмотрела картинку на нем, после чего блаженно зажмурилась и облизнула губы розовым язычком: «М-мм! Вкуснятина!» Но уже через мгновение ее взгляд заскользил по поверхности стола, где уже лежали все купленные продукты, и остановился на розовом кусочке ветчины. Катя покупала ветчину для Романа, который всегда предпочитал простой завтрак: чашку чая и два-три бутерброда. Девочка одной рукой прижала к себе йогурт, а другой потянулась за свертком.
— Ты у меня, мамочка, волшебница. Я только загадала: хочу колбаску и стаканчик с ягодкой. Так вот сразу и колбаска, и ягодка. Но сначала я хочу колбаску — можно? А в следующий раз я загадаю огурчик, но не такой, а хрумчик, который в баночке, ладно?
Ксюша села на табурет и с нетерпением поглядывала как мать отрезает ей розовый, с белыми прожилками кружок ветчины.
— Мам, а тетя Шура угощала меня пыхтетом.
Она уже поставила стаканчик с йогуртом на стол рядом с собой и теперь внимательно изучала ветчину, как будто решая, с чего же ей все-таки начать.
— Чем-чем? — Катя с улыбкой посмотрела на дочку, которая любила играть словами, переставляя слоги, как ей казалось правильным.
— Пыхтетом. Такой вкусный-превкусный, пых-пых. — Девочка от удовольствия закрыла глаза и надула губки.
— Паштетом, что ли? — осторожно поправила дочку Катя.
— Не знаю, тетя Шура сказала: «Печенкин пыхтет».
Соседка была их палочкой-выручалочкой. Мать-одиночка двадцати четырех лет. Вполне банальная история со счастливым концом. В семнадцать лет Шура забеременела от парня, а тот ушел в армию. Потом вернулся, ребенка признал, но не женился. Шуре оставил однокомнатную квартиру, где когда-то жила его бабушка, а сам снимал квартиру. Он занялся бизнесом, и, видимо, удачно. Шура не работала, но носила красивые, дорогие вещи. У нее даже была уютная шубка из чернобурки. Этой осенью они с сыном Санькой, ровесником ее Ксюши, отдыхали в Мармарисе, замечательном курортном местечке в Турции. Шура показывала ей фотоснимки: море, сосны, пальмы — рай земной. Катя вздохнула, она даже боялась и мечтать о таком, но за Шуру порадовалась. Та, несмотря на свое материнство, была еще совсем как ребенок — ходила на дискотеки и дома любила, включив громко музыку, танцевать до изнеможения. Да нет, Шура ничего до изнеможения не делала. Все, казалось, дается ей легко. Наверное, под счастливой звездой родилась.
Саньку отец навещал часто, то брал на рыбалку, то катал на каруселях, когда в их город приезжал луна-парк. И даже как-то в сауну взял. Но у Саньки от жары пошла носом кровь — отец так перепугался, что больше таким испытаниям сына не подвергал.
Катя невольно завидовала подруге: Шура хоть и без мужа, а порхает как бабочка, а она, замужняя, давно забыла об отдыхе и развлечениях. И Санька, наверное, чаще видит своего отца, чем Ксюшка своего. Ничего плохого о Романе как об отце Катя сказать не могла. Когда родилась дочка, он взял отпуск, целый месяц помогал, стирал пеленки, гулял с коляской. И потом часто играл с девочкой: строил какие-то городки из кубиков, игрушки покупал. Вот и Барби — это его подарок. Но в последнее время что-то изменилось. Роман и с дочкой стал неласковый, немногословный, холодный. И все время эти долгие командировки и дежурства сутками!