На земле Родоса

Давыд Росинский

– Не думал, что ты восстановишь фотографии предков, – говорил Родос, смотря на родственные фотографии, расположенных на стене коридорчика. – Давно ты хотел этим заняться.

– Давно и в правду. Только эти фотографии собрала Анна. Где-то в старых сумках и папках отыскала, что-то в архиве…ну ты проходи, проходи. Сейчас вот хочет к фотографиям небольшую биографию

приписать. Удивительно было узнать, что многие поколение все жили на этой земле.

– И мы живем, – сказал Родос, пройдя спуск на первый этаж.

– И мы живем, – дополнил Алексей.

Спустившись в обеденный зал, и расположившись, друг к другу, пока в это время Анна подогревала вновь еду, Алексей продолжал:

– Мелочи это, конечно, повесить эти фото на стены, да приписать биографии, но мелочь важная. Свои корни знать надо, кто ты и откуда, даже в такое изменчивое и быстротечное время. Все эти провода, вышки сотовых операторов, новые технологии и даже нравы. Все так сильно изменилось с девяностых.

– Разве что в этих сплетениях не поменялся человек, – добавил Родос, попивая ту чашечку чая, от которой он ранее отказался.

– И то верно, – отвечал отец, принимая от Анны борщ и сметану, угощаемый ранее сыном. Отчерпнув пару ложек, продолжил: – И нет объекта интересней человека. Все самое наивное, грязное и гнилое, но в то же время обольстительное и благородное – все это спрятано в нас как в чулане. Сколько помню и знаю людей, мало кого интересовали родственные корни, где они живут. Всем подавай хлеба и зрелищ, денег, да как можно больше. Банальщина.

– Не думаю, что твою мысль можно спокойно передать человеку. Вернее можно, наверное. Один да бы послушал, но не толпа. Им нужны аргументы грубее. Те же деньги, как основной стандарт мышления…

– А в гробу карманов нет, – резко перебил отец. – Устраивать гонки за благосостоянием можно сколь угодно долго, но размеры ямы под гроб доподлинно известны – два на два. Я со своего двадцатилетия, не успев получить должное образование, начал работать в полях, и деньги зарабатывал, и сейчас зарабатываю,

причем неплохие, но никогда ими не выпячивал, и не считаю, что они так важны, как это ныне принято. Для меня дело одно – работать и служить этой земле, где родился. В других городах своих людей и так хватает. Да и вот, сколько мы с матерью вместе живем и работаем, но могли бы все продать, отстроить хоромы или вовсе, как любят говорить, «бросить все, да уехать!». Надо болеть за то место, где ты живешь, стараясь его сделать лучше. Я до сих пор руками работаю в полях, почти никаких машин. Мог и рабочих нанять, и сам не работать, да только в нашем деле никто не смыслит и не разбирается. Кругом попойки да стройки нелепые. Дорогу сделают – она рассыпится, к врачу придешь, а его и вовсе нет. Люди, люди нужны! А чтоб люди пришли, надо сперва работать с ними, с их мозгами или места для них устроить. Только так, – говорил Алексей, попутно доедая суп. Больший вес его словам придавали крупные предплечья, на которых маленькие грязинки земли, при царапинах или небольших порезах, просачивались под кожу, оставаясь там с невозможностью их отмыть или отчистить.

Речи отца продолжали идти вперед. Пустые разговоры ему не нравились. Он не смотрел телевизор, не заседал в гаджетах или в чтении газет. Интересна могла быть работа, дружеские посиделки с такими же дельцами под фоном серьезных разговоров и книги.

Некоторые вещи смущали Родоса. В словах отца была слышна грубость и неотёсанность сказуемой мысли, что, в общем-то, свойственно людям с провинции, но определённая доля правды была в его словах, да и отец всегда был таким. В чем-то суров и строг в своей дисциплине, но на этого человека всегда могли положиться в любом деле.

– Вот, соседка с этого дома, – говорил отец, указывая на соседский ветхий дом. – Родила четверых детишек от разных мужиков, они теперь в разных тряпках бегают да слоняются, не учатся нигде. Что из них вырастет? Ещё одно ворье или уличные бездельники?

Конец ознакомительного фрагмента.