Наава
Шрифт:
– А-а, ерунда. Ты им хоть раз пользовался? Готовь перемычку. Не понимаешь? Ну, кусок провода потолще. Концы зачисть...
– Ты хочешь закоротить весь логический узел?
– Подумаешь, у нее еще два резервных. Не дрейфь!
– Да, но они без блока прогнозов. Лучше дубльпост распотрошить. Там как раз все необходимое, я быстро перенастрою.
– Снять дублирование стажерского пульта? Ну, знаешь, придет же такое в голову!
– Будем управлять попеременно... Разреши?
– Да ну тебя. Ты,.видать, с ума сошел.
– Смотри, командир,
– Не первый раз. И как видишь-живой!
Заноза какая! Все с подковыркой, с усмешечкой.
Да если б я всю жизнь дрожал над резервами моих кораблей, я б уже давно свихнулся. Конструктору-ему что? Ему лишь бы перестраховаться. Напихает защит, которым и сработать-то никогда не удастся. А я - я нет, я сторонник предельных возможностей. И людей. И механизмов..."
На сто семьдесят третьи сутки полета Мак сидел в кресле у дубль-поста и лениво забавлялся колоратором. Наава клокотала молча, наконец не выдержала:
– Оставь клавиатуру в покое.
– Жалко тебе? Такую игрушку создали, а человеку скучно.
– Поиграй в шахматы.
– Мне до тридцатого хода все твои ответы известны. Ты бы хоть для разнообразия отступала от оптимального варианта.
– Может, подиктуешь?
– Дневник? Какой смысл? Скоро третий том заполню, а читателей нет. Сенсация - "Пустые заметки о пустоте"!
– Тебе не угодишь.
– Наоборот, ты беспрерывно угождаешь, ты прямотаки предвосхищаешь желания, как щедрый, но, прости меня, назойливый джинн. Иногда я чувствую себя не на корабле, а в заколдованном замке. Только привидений не хватает. Ты умеешь создавать привидения?
– Посмотрел бы на Эделя. Человек всегда при деле.
– Еще бы! Бездельники скорее прочих создают иллюзию занятости. Он перестелил пластик в помещениях, отхромировал трубопроводы. Теперь выжигает узорчики на переборках.
– Остаются астрономические наблюдения...
– Милая! Здесь прошли сто кораблей и двести практикантов. Каждой звездочке вымерен параллакс, поставлен спектрометр. Неужели что-нибудь неоткрытое на мою долю оставили?
– Но мы идем новым маршрутом.
– Который на целый гигаметр отстоит от старого? Да такое расстояние во Вселенной все равно что две соседние муравьиные стежки на Земле. Нет, лучше сотвори нам ужасненькое древнюсенькое привиденьице. В цепях и в саване. Сумеешь?
– Уже!
– скучно заметила Наава.- Ты такое хотел?
Мак повернулся-и обмер. Левый экран неестественно и призрачно засветился, на нем проступили темные линии скелета, сидящего нога на ногу и этак небрежно покачивающего стопой. Ребра ритмично двигались - голый скелет отчетливо дышал.
– Тонкая работа. Приодела бы его, а? Неудобно...
В ответ колоратор Наавы запылал цветом опасности.
– Экраны отключены... Острый фон лезет...
У скелета отвисла челюсть.
– Постой. Так это не ты нарисовала?
Ну и ну! Значит, врезались в поток, пробило защиту, излучение сквозит через организм, и собственный ренчгеновский снимок Мака ударяется в слепой
– Уровень радиации, быстро!
– Не могу. Зашкалило приборы.
– Что за бортом?
– Жесткие гамма-кванты.
– Фронт, направление, скорость-черт возьми, ты разучилась обращаться с цифрами?
– Токи в проводах щиплются... Помехи...
– Только этого не хватало! Сколько продержишься?
– Час. Или секунду... Помехи...
– Сними все сигналы. Законсервируй память. Оставь минимальное наблюдение.
– Отключаюсь.
Ой-ой-ой, и вправду смерть-лучшее лекарство от скуки. Рентгеновская звезда, как ее раньше не обнаружили! Радиация пронизывает корабль, грозит лучевой болезнью, а защита "Тополя" на рентгеновский диапазон не рассчитана. Что делать? Может, взять да и разогнать корабль? По касательной, под острым углом навстречу потоку, а? Единственный шанс-сложением скоростей поднять энергию соударения летящих от звезды частиц с усиленной лобовой защитой корабля. Это породит встречный ливень вторичного излучения, ослабит проникающую радиацию... Пожалуй, так. Но лучше посчитать...
Мак тронул блок прогнозов и недобрым словом помянул перемычку. Один-единственный шанс-и то не обсчитать. Придвинул губы к микрофону трансляционной сети:
– Эдель! Внимание, Эдель! Рентгеновское излучение прорвало защиту. Повторяю, излучение прорвало защиту. Пробую скачком преодолеть поток. Прими меры безопасности. Через двадцать секунд поднимаю перегрузку до шести "же". Эдель, прими меры...
– Подожди, Мак! Не смей этого делать!-раздался громовой голос из динамика.-Я сейчас...
Ах, ты, оказывается, в каюте!
– Прими аварийные меры безопасности. Форсирую реактор.
– Стой, Мак! Немедленно уберись от пульта!
– Даю отсчет. Пять. Четыре. Три...
– Стой же, соп... Я кому говор-рр-рррр...
Перегрузка заткнула ему рот.
На левом экране скелет человечка сгорбился, между ребрами часто-часто затрепыхалось сердце. Мак не знал, сколько прошло времени. Впадал в какое-то забытье, приходя в себя, смотрел в кроваво светящийся колоратор. Экранный двойник неуклюже повторял каждое движение, и Маку начинало казаться, что за ним следит призрак Эделя. Один раз очнулся от удивительной легкости. Подождал, пока рассеется перед глазами белая пелена. В пилотском кресле сидел Эдель в незашнурованном противоперегрузочном костюме. Локти и колени пилота были ободраны и в крови.
– Зачем... ты?!!-спросил он, не открывая глаз. Дыхание вырывалось со свистом, и голос был не его.- Непроверенный режим... Без расчета...
– А ты считал, когда тянул рулевую тягу?
– Какую... тягу?..
– "Оседлавший ракету"! Забыл?
Это сорвалось случайно, но Мак не жалел. Хотелось уязвить командира, напомнить легенду его жизни, намекнуть, что нельзя жить прожитыми легендами, что и его, Мака, подвигу тоже пришло время. Эдель открыл глаза, посмотрел на стажера.