Наава
Шрифт:
– Взаимно.
Старик поднял голову, осмотрел рубку:
– Ничего не будет. Ни нас. Ни тебя.
– Отсюда полета без двигателей лет сто,-равнодушно сказал Мак.-Сколько ты уже отхватил рентген? И сколько еще получишь? Ни ты, ни я не долетим...
– В твои двадцать я бы тоже колебался... Боишься?
– Смерти? Вряд ли. Памяти боюсь. И одиночества, если кто-нибудь из нас... первым...
– Остается
– Ты прав. Сто лет. Лучше сразу. Так надежнее...
– Тогда еще раз прости.
Эдель поднял руку и изо всех сил вдавил красный рубильник. Корабль вздрогнул. Мак ярко, словно в учебном фильме, представил себе, как ропатроны катапультирования вырвали реактор из корпуса "Тополя".
Далеко-далеко в пространстве загорелась ослепительная звезда.
В салоне в мертвом безмолвии оскалился потухший колоратор.
...Наава молчала долго, очень долго, гоняя беспокойные искорки в глазах, посвечивая самыми задумчивыми цветами своего спектра - сиреневым и фиолетовым.
– Не понимаю я истории "Тополя". Хоть всю логику меняй-не понимаю.
– Считалось, у тебя повреждена память. Кроме отчетного кристалла ты показала на выходе нули. Зачем?
– Вот вопрос, от которого тоже можно свихнуться. Он не имеет конечного решения.
– Ты боялась открыть тайну?
– Люди не очень были склонны ее узнать. Они не спрашивали. Тайна должна была умереть во мне.
– Что же изменило твое желание взбунтоваться? Одиночество замучило? Или от приятного обращения растаяла?
Размышляя вслух, я привычно запустил в волосы сцепленные пальцы рук, машинально подергал ими, словно бы пробовал прочность шевелюры. Наава просветлела, налилась ласковой голубизной.
– - Чистая случайность. Как и вся история "Тополя". У него был тот же жест...
– У кого, Наава? У Мака? У Эделя?
Она не ответила.
– Осталось самое существенное. Их последние страницы...
– Да, но я бы не хотела...
– Теперь? Когда все рассказано? Почти все?
Наава прищурилась, ослабив сигнальные огоньки.
– Хорошо. Хотя это не совсем совпадает...
– С их дракой из-за биостата? Брось, не мучайся. Впрочем, я и без тебя процитирую две-три мысли из тех, на которых оба прекратили вести дневники. А ты подкорректируешь. Согласна?
Глядя на Нааву в упор,
– Я не очень нафантазировал?
– Поразительно близко к их настроению и даже к тексту. Я в вас не ошиблась.
– Ты еще выбирала, кому открыться? Спасибо.
– Но зачем тогда все? Зачем?
– Трагедия благородства. Каждый слишком стремился спасти другого. И чтоб обязательно пожертвовать собой. К сожалению, оба были правы. Если б хоть один ошибался! Или хотя бы их намерения лежали в противоположных плоскостях...
– Неужели ничего нельзя было сделать? Они надеялись. До конца.
– Взрыв реактора отбросил корабль на непредсказуемую орбиту. Искать пассажирскую капсулу-молчаливую, без реактора - мы тогда не умели.
– Вот я и говорю: вы, белковые, никогда не отличались быстродействием.
– Но и ты при всем твоем быстродействии не смогла им помочь. Разве не так, кристаллическая?
– Ах, у меня разыгрался ревматизм - провода щиплет. И я ничего не понимаю.
– Неудивительно. Это можем понять только мы, люди.
Наава коротко моргнула, точно от боли сморщилась.
Потушила глаза. И опять в ней проглянуло бесконечно усталое скорбное лицо.
...Шумит серебристой листвой в парке тоненький пирамидальный тополек. Я посадил его в тот день, когда два мощных гравибуксира доставили на Землю изъеденную временем пассажирскую капсулу.
Посадил в честь прадеда, которого ни разу не видел.