Набат. Книга вторая. Агатовый перстень
Шрифт:
— Убрать! Вам, мясникам, говорю! — прозвучал голос ишана. — А ты, господин Амирджанов, подойди... Поговорим.
Всё ещё бледный, с трясущимися руками, доктор, стараясь не смотреть на Амирджанова, проговорил, едва шевеля губами:
— Убивать беззащитных!.. Ни в чем неповинных!
Движением руки ишан остановил его.
— Опасны звери, которые убивают, когда голодны. Но в семь раз опаснее звери, которые убивают, когда
— Вы, Сеид Музаффар, говорите загадками, — криво усмехнулся Амир-джанов. — Вы правы, эти преступники сами пришли ко мне... с жалобами, но позвольте вам напомнить: вы ничего не сказали на повеление господина главнокомандующего, вы пренебрегли мной — посланцем самого главнокомандующего.
— Гм... гм... Если бадахшанские горы превратятся в рубины, то стоит ли любоваться каждым бадахшанцем? Я ещё поговорю сам с Энвером.
Амирджанов с тревогой следил за каждым движением ишана и не заметил, как во дворе появился всадник. Несмотря на жару, он был в меховой шапке и хорошем ватном халате. Легко спрыгнув с коня, он подбежал, не обращая внимания ни на кого, к ишану, и быстро зашептал ему что-то на ухо.
Лицо ишана напряглось. Он внимательно слушал.
— Так... час настал... Он громко крикнул:
— Седлать коня!
Амирджанов посмотрел на него с удивлением.
— Позвольте спросить. Вы к главнокомандующему?
— По пути, начертанному судьбой, душа моя Амирджан.
— А я? Что делать мне? Что я должен сказать зятю халифа?
Не ответив, ишан спутился с возвышения.
— Идем, — резко сказал Амирджанов доктору, — за мной. Вы ещё мне нужны. Вы ещё будете меня лечить. Только попробуйте бежать. Смотрите за ним! — крикнул он своим нукерам.
Ишан уже шёл по двору, направляясь к своей келье.
В такт шагам он медленно повторял слова:
— Что... скажешь... ты... Амирджан... зятю... халифа?.. гм-гм.
Они проходили мимо кучи навоза, в которую были воткнуты четырёхзубые вилы.
— Что ты скажешь? А? Ты мог бы ему сказать, что весы ангела Джебраила с точностью уже взвесили хорошие и плохие его дела, но...
Вдруг он резко повернулся и очутился лицом к лицу с Амирджановым, который шел за ним следом. Тот испуганно произнёс: «А!» — и попятился.
Сеид Музаффар вытащил вилы из навозной кучи и начал с интересом их рассматривать.
— Не правда ли, интересные вилы, господин Амирджан?
Недоумевая, но почему-то побледнев как смерть, Амирджанов пожал плечами:
— Что я должен сказать зятю халифа, господин?
— Ничего!
С этими словами ишан с силой вонзил вилы в грудь Амирджакова. Сдерживаемая ярость была такова, что, и повалив, он пригвоздил его к куче навоза.
— Ты, Амирджан-отцеубийца, клялся, что готов жрать навоз ради величия веры, ну и жри!
Не обращая внимания на дикие вопли умирающего, святой ишан поднялся по крутым камням и исчез в дверях. Но он, видимо, успел отдать приказание своему помощнику.
Люди Амирджанова даже не успели подбежать к своему хозяину, бившемуся в агонии, как на них накинулись, связали им руки и повели мимо ничего не понимающего доктора. Губы его шевелились. Пётр Иванович говорил вслух, но слова его мог здесь понять только он сам: — Tustitia, veritas! Pereat mundus, fiat justitia!
Он всё стоял посреди двора, высоко подняв плечи и засунув руки в карманы своей потёртой военной тужурки.
Глава тридцать вторая. ЗОВ О ПОМОЩИ
Не ищите после смерти могилу
нашу в земле, ищите ее в
сердцах просвещенных людей.
Джелалэддин Руми
— Юнус сказал: найди доктора, обязателью найди. Скажи ему, что друг Файзи совсем плохой. Если не дать ему лекарства, пропадёт. Доктора нужно.
— Я еду, — сказал Пётр Иванович.
Переминаясь с ноги на ногу, плотный таджик смотрел на свои босые ступ-ни, покрытые пылью и грязью, и пошевелил пальцами. Он ничего не добавил, а только монотонно повторял: «Файзи плохой. Доктора нужно». Он не хотел даже присесть, а всё стоял и монотонно повторял: «Доктора нужно».