Набат
Шрифт:
— А почему приказ о ликвидации исходил от меня якобы?
— Прости, Игорь Петрович, так распорядился Воливач. А мертвым все едино.
— Я пока не мертвый, — зло ответил Судских. — Кто знает шифры счетов?
— Только Воливач. Никто больше, — ответил Вешкин.
— Вот так партия из одного члена! И никто не занимался этим в среде партийцев?
— А кто знал об этом? Вы вот только что о себе узнали, — с мягкой укоризной сказал Вешкин. — Вы бы лучше спросили, почему я очутился здесь?
— Ответь, коль не шутишь.
— Аутодафе мне устроили
— Такого обвинения не заслуживаю, — грубо ответил Судских.
— А в УСИ переманивали? Тут Воливач и посчитал, будто вы знаете о зарубежных счетах и под него копаете.
— Не виноват я, Вешкин, — устало ответил Судских. — Ты был мне симпатичен, хотелось работать с тобой.
— И вы мне, Игорь Петрович. Только воля наша огорожена колючей проволокой. А деньги партии шли на дела партии, никакая демократия Воливачу не нужна. Я Воливача хорошо изучил. Был он нутром партиец, им и остался. Просто ему старье не нужно, проще новый кафтан сшить. Консулом он стал, всех перехитрит, но станет императором, а империю создаст собственную, с колючей проволокой.
— Скажи, Вешкин, кто-нибудь еще знает шифры счетов?
— Интересный вопрос, Игорь Петрович. Раньше шифр складывался из двух половинок, которые по отдельности знали двое партийцев. Операция по расшифровке могла происходить только в присутствии доверенного Воливача Лемтюгова. Со временем Воливач ликвидировал обоих, и секрет шифра стали знать только он и Лемтюгов. У них на этот счет своя договоренность, и пока ни один подступиться к деньгам не может. Но Воливач на то и Воливач: увлечет всех и всех перехитрит. Они с Лемтюгозым — два сапога пара, вот последний и жив пока…
— Друзья мои, — вмешался Толик, — вы так утомительно и долго открываете секрет полишинеля, что я не выдержал. Я знаю все коды сейфов и все номера счетов.
— Это хорошо, — усмехнулся Вешкин. — Поэтому вы здесь.
На Толика было больно смотреть. Глубоко обиженный, он готов был заплакать.
— Я ничем не смогу помочь…
— He торопись, — утешил его Судских. — Я еще жив. Но почему ты молчал раньше, не трубил во все трубы? Ты же знал, что делается в стране? Или ты не русский?
— Не мучайте, Игорь Петрович, — заплакал все же Толик. — А вы разве не знали? Мы все знали!..
Закрыв лицо руками, он ушел во мгу. Его никто не окликнул. Заложники этой жизни никого не упрекали, а Судских только ненадолго задержался. Зачем это бесполым существам, зачем им волнения другой жизни, в которую нет возврата? Не пора ли и ему отмахнуться от всего?
Судских ощутил, будто неведомая сила уволакивает его вниз помимо воли. Он не мог опереться на невидимую твердь, которая раньше служила опорой, сейчас он соскальзывал вниз, и с каждой секундой спуска нарастала тревога, Вместе с ней пришел страх: сейчас он расслабится, поддастся, и тогда исчезнет возможность вернуться в реальный мир, помочь ему в трудах и бедах.
«Не хочу», — отчетливо решил он.
— Не хочу! — отчетливо сказал Судских, и непонятное падение
— Очнись, княже…
_— Что-то накатило, — ответил Судских, тряхнув головой.
— Нет, — оттянул маску со рта Луцевич. — Проводить операцию не следует.
— Но как же! — разволновался Толкачев. — Результатов ждут наверху, Воливач уже звонил…
— Да пусть хоть сам Господь Бог! — с треском стянул резиновые перчатки Луцевич. — Коллега, а вам какой звон милее — погребальный или за упокой?
— Ах, бросьте вы, Олег Викентьевич, — с досадой отвечал Толмачев. — Скажите, не готовы делать операцию…
— Не готов, — охотно подтвердил Луцевич. — А больше меня не готов Судских, и я не вижу причины резать по живой душе.
— Мистифицируете…
— Смотрите, — раздался взволнованный голос Сичкиной. — Он вспотел!
Она стала промакивать пот со лба Судских, будто это он оперировал и руки были заняты.
«Что же удерживает тебя в непонятном твоем состоянии?» — разглядывал Луцевич Судских и размышлял.
— Выйдите все, пожалуйста, — неожиданно даже для самого себя попросил профессор Луцевич. Все молча повиновались.
— Генерал, — склонился он над головой Судских. — Вы дадите знать, когда соберетесь в этот мир? Откройте и закройте глаза в знак согласия.
Судских открыл и закрыл глаза.
— Пулю из головы я вам удалил, — будто с обычным пациентом разговаривал Луцевич. — И думаю, нет нужды копаться в спинном мозге. Я прав?
Опять глаза Судских открылись и закрылись.
— Вы дадите знать, Игорь Петрович?
— Тишка, это не Всевышний зовет меня? — спросил Судских.
— Нет, княже. Тебе еще рано к престолу. Это снизу вас звали, нужны вы им очень…
2 — 10
Хироси брел вдоль берега. Влажный песок съедал отпечатки ступней, едва он делал очередной шаг. Приятно было ощущать прохладу и ускользающую ласку песка. Он ни о чем не думал. Погрузился в волглую зыбкость раздумий, как ступни в песок, и пребывал в небытии. Сам себе он казался нереальным.
В день токийского землетрясения он долго бродил в улочках за Гиндзой и сознавал свою никчемность в этом сумасшедшем городе. Беспечные люди не замечали его. Одному прохожему он специально подставил плечо, тот даже не обратил внимания. Раньше извинялись… Он сел в электричку, уехал в Нодаима и чрезмерно напился. Очнулся он от резкого света солнца в глаза и сразу не понял, где находится, будто у чертей в аду…
«Вот так нажрался…»
Приподняв голову и щурясь от боли, он увидел, что от его ложа начиналось ничто. Ничто! На пятнадцать метров вниз земля опустилась, черный отвесный провал зиял перед ним.