Набег
Шрифт:
— Вы же понимаете, что мы должны передать его военному суду, как лазутчика?
— Вы позволите простится? — По щеке Ядвиги покатилась крупная слеза. — О, черт, когда это я так плакала!
— Вы знаете, о чем я сейчас подумал? — Корсак вдруг из красавца и щеголя прямо на глазах стал превращаться в понурого высохшего старика. — Я подумал: «А ты сам-то, ротмистр Корсак, каким богам служишь?» Мы выиграем эту войну, сейчас это уже становится понятным как божий день, но я твердо убежден в том, что московиты вернуться и рано или поздно отобьют Смоленск. Это дело только времени. Более того, я сам лично потерпел сокрушительное поражение. Мне никто не верит, двор потешается надо мной. А все потому, что Карача остался каким-то чудом в живых, тогда как в моей депеше было указано, что его застрелили можайские стрельцы. Хан Джанибек увяз под какой-то крепостью на юге, как муха в сметане. Мубарек-гирей нанес удар и разграбил несколько уездов, но с опозданием почти на месяц. Черт бы всех побрал! Я раздавлен как личность, а теперь вот уничтожен еще и как мужчина!
— Вы не ответили, господин ротмистр.
— А!.. Что?..
— Вы позволите проститься?
— Не понимаю. Отказываюсь верить собственным ушам и глазам. Казак Инышка. Иннокентий Полужников! Ну, ведь умора же, да и только.
— Корсак?
— Да делайте, что хотите! Я хочу коньяку! Много коньяку!
— Я принесу вам коньяку. — Ядвига вышла из комнаты, но через пару минут вернулась, держа на подносе графин с коньяком и чернильный прибор.
— Там ведь нет никакого яду? — попытался пошутить Корсак.
— Нет. Пока нет, ротмистр, но может очень быстро появиться. Вы меня знаете.
— О чем вы, пани?
— Подпишите это! — Полька пододвинула Корсаку чернильницу.
— Что это?.. Ба! Да ведь это пропуск через патрули!
— Подписывайте.
— Вы что же, угрожаете мне, пани Ядвига? Дескать, если не подмахнешь, то яд может всегда оказаться в твоем бокале, так?
— Так. Вы отняли когда-то у меня любовь. Сделали настоящей сукой войны и дворцовых интриг. Но и ваша власть где-то должна иметь свой предел.
— Я любил вас, Ядвига.
— Потому и подкладывали каждой твари в постель?.. Подписывайте. Не то…
— Не то я заполучу очень коварного врага? — Корсак на несколько мгновений задумался. — Хорошо. Давайте. Но делаю я это не из страха быть отравленным — вы же понимаете, что я первым могу вас отправить на тот свет, — а потому, что не вижу никакого продолжения своей истории на службе у польской короны. Так странно, война выиграна, двор празднует победу, а я чувствую себя побежденным.
— Вы и есть проигравший, господин ротмистр. Вы потеряли самое главное: умение жить ради созидания и любви. — Радзивил взяла подписанный пропуск и спешно покинула покои Корсака.
Он тусклым взглядом проводил ее. Затем достал из коробки дуэльный пистолет. Немного повертел в руках. Хмыкнул в усы сам над собой и, вставив серебряное дуло в рот, нажал на спуск.
Инышка в польском кафтане, вооруженный итальянской шпагой и двумя пистолетами выехал верхом на черном жеребце за ворота Смоленского кремля. На губах еще горел прощальный поцелуй Ядвиги, сердце сдавило ледяным обручем, хоть волком завой.
Он легко преодолел посты, поскольку владел пропуском за подписью самого ротмистра Корсака.
Война еще шла полным ходом, но крестьяне по взаимной договоренности воюющих сторон свободно выходили в поля. Догорали костры отошедшего за рвы московского войска. Воевода Михаил Шеин из штурмующего сам в любой момент мог стать осажденным. Московитам пришлось строить укрепленный лагерь в двух верстах от смоленских стен, чтобы не попадать под удары панцирной конницы и сдерживать отчаянные атаки польской пехоты. Полностью блокировать Смоленск Шеину не удавалось. Поэтому хоть и с огромной осторожностью, но все же как-то перемещаться по уездным дорогам было возможно.
Но радости от возвращения домой и что остался живым и здоровым у Инышки не было. Гортань запеклась от подступившей горечи, в глазах мутнело от соленой влаги. Да и все тело было словно чужим. Незнакомым и деревянным, потому что душа еще была там, за зубцами смоленских стен. А тело без души что печь без полена.
Уже далеко позади остался посад. Взгляду открылись просторы: то поле с ярко зеленеющей травой, то лес взбегающий на холм, а потом резко катящийся под бугор. То серебряная чешуя извивающейся речки. Инышка отметил про себя, что природа здесь очень красивая, но все же дома лучше. Он решил не оглядываться больше в сторону Смоленска, но что-то мешало ему дать шпоры коню и поскакать во весь опор. Он не оглянулся даже когда услышал топот стремительно приближающихся копыт. И вдруг…
— Эй, витязь!
Сердце у казака чуть не выпрыгнуло из груди!
Она пронеслась чуть вперед. Длинные белокурые волосы шлейфом тянулись по ветру. Развернула гнедого. Впереди перед ней прямо за конской шеей находился черноволосый мальчик лет, может, трех от роду. Ребенок крепко сидел, держась ручонками за густую, черную гриву и цепким взглядом оценивал окружающий мир. И совсем не боялся ни высоты, ни всхрапываний коня, ни порывов непостоянного ветра, потому что был вылитой копией своего степного отца, принца Карачи.
— А я вот решила сама твоих русалок послушать!
Эпилог
15 августа король Владислав во главе пятнадцатитысячной армии подойдет к Смоленску. И уже 28 августа нанесет поражение воеводе Шеину. Русский войска будут вынуждены укрыться за рвами. Война продлится еще шесть месяцев. 14 февраля 1634 года Шеин подпишет почетную капитуляцию. Русским будет позволено сохранить боевые знамена, двадцать полевых орудий, мушкеты, заряды и холодное оружие.
Сразу вскоре после этих событий король Владислав пойдет на Москву, но по пути не сможет взять штурмом крепость Белая. После чего окончательно откажется от притязаний на московский престол.
28 апреля 1634 года воеводу Михаила Шеина казнят в Москве по обвинению в государственной измене.
Лагута не знал, сколько времени он провел в беспамятстве. Помнил только прикосновение теплых рук к израненному телу и словно из неведомого далека голос:
— Гуляя схоронила, но тебя запросто Косой не отдам!