Наблюдатель
Шрифт:
Так это про вас с императором. Посмотри, в кого ты превратился! В гестаповца! В эсэсовца!
– Ну, тогда уж не в рядового эсэсовца, – спокойно поправил ее Давид, – а в рейхсфюрера СС. Чуешь разницу?
– Нет! Не чую!
– Хорошо, – сказал Виштальский. Сказал мягко, но в голосе его отчетливо прозвенел металл. – Хорошо, я – олицетворение сил реакции, опора тоталитарного строя, славный продолжатель дела Гиммлера—Мюллера—Берии—Пол Пота—Мбуви и так далее. А кто ты?
– Я? – переспросила Вита и ответила в том же тоне: – Представительница прогрессивных сил человечества!
– Ошибаешься, – холодно сказал Давид. – Ты – славная продолжательница дела Ленина или Че Гевары, выбирай по вкусу. Что, хотела бунт затеять, бессмысленный и беспощадный?
– Не бунт, а революцию!
– А какая между ними разница, пламенная ты моя революционерка? Или ты не знаешь, во что выльется эта революция? Так я тебе объясню. Вся социальная муть поднимется наверх, все подонки общества повылазят изо всех щелей! Ты инициируешь весь спектр удовольствий истинного революционера – будет полугражданская-полурелигиозная война, трапперы кинутся жечь божников или тех, кого они сочтут за таковых. Начнутся погромы и поджоги, самосуды и избиения младенцев. Появятся беженцы, расплодятся беспризорники, криминал станет править бал. Наступят разруха и голод, эпидемии и массовые психозы. Это будет! Обязательно! Хочешь принести весь этот ад на Маран-им? И после этого ты еще смеешь называть меня эсэсовцем? Да, по моему приказу и от моей руки кое-где порой проливается кровь. Кстати, я и Шака-Ло приказал повесить – это он вас предал, а я не люблю иуд. Так что капает кровушка кое-где у нас порой, но не потоками ей хлестать. Пойми ты, не для того мне дан чин Великого магистра, чтобы после меня Маран-им смердела трупами! Моя задача – обойтись бескровным воздействием в глобальном масштабе, удержать ситуацию от сваливания к истреблению инакомыслящих и массовому уничтожению!
– Да зачем же ее вообще решать, эту задачу?! – взорвалась Бока. – Жили же раньше курредаты без нас, и ничего! Это мы пришли к ним, вторглись, можно сказать, и зачищаем планету от коренного населения! И как зачищаем, а? Гуманно зачищаем, бережно, чтоб не все перемерли!
– Знаешь, какая между нами разница, Виточка? – печально улыбнулся Давид. – Ты переживаешь за двести миллионов маранитов, а я – за двадцать миллиардов землян. Откровенно говоря, мне наплевать на аборигенов, я защищаю интересы только родной планеты, интересы человечества Земли.
– Ой, ну надо же! Последний рыцарь нашелся!
– Да, я – рыцарь. Надеюсь, что не последний. А вот ты – предательница.
– Что-о?! Что ты сказал?!
– Ты последовательно предаешь землян, – раздельно проговорил Давид, – когда поддерживаешь ее врагов, ибо любая помощь трапперам – это дестабилизация, нарушение баланса не в нашу пользу. И чтобы выправить этот баланс, мне придется затратить больше сил и времени, пролить больше пота и крови. И по чьей же вине – моей? Или все же по твоей, Виточка? Подумай!
– Подумай… – горестно сказала Бока, готовая заплакать. – Подумай сам! Ты же галактист!
– У меня такое впечатление, что ты неверно толкуешь обязанности галактистов. Для чего, по-твоему, Земля засылает резидентов на планеты с гуманоидными цивилизациями?
– А что, это не ясно? Галактист – это тот, кто несет прогресс! Отсталым планетам.
– Правильно. А для чего?
– Что значит – для чего?
– Ну, для чего он его несет, этот прогресс? Просто так?
– Ну, чтоб развивались расы.
– Тоже верно. Но как-то общо. А конкретно если, то галактисты вовсе не таскают по Вселенной факел цивилизации вообще. Мы несем гуманоидам земную цивилизацию, приучаем расы к земной морали и этике, мы делаем все, чтобы на отсталых планетах земным духом пахло, чтобы гуманоиды на Сарголе, Тьет, Намассе или здесь, на Маран-им, исповедовали наши принципы и защищали наши интересы. Чтобы они дрались за них, считая своими, разделяя с нами наши побуждения и порывы, ценности и идеалы, цели и средства. Понимаешь? Никто не заботится о человекоподобных туземцах в силу высокой нравственности, испытывая благородное стремление помочь братьям по разуму. Все гораздо проще, грубее, четче – мы хотим расширить Землю до пределов Галактики. Вот и все.
– Как просто! – усмехнулась Вита. – Следовательно, цель оправдывает средства?
– Если цель – послужить Земле, сделать Планету сильнее, то да, безусловно.
– Но это же страшно, Дава! Неужели ты не понимаешь? Почему ты выбираешь изо всех решений не самое доброе, а самое эффективное? Разве власть не может быть доброй?
– Может. Но не должна! – убежденно сказал Виштальский. – Добрая власть – слабая, она будет мириться с преступниками, уговаривать бунтовщиков, беспомощно мямлить красивые слова, вместо того чтобы идти на крутые меры. Но добро – именно в насилии! Хороший земледелец без жалости выпалывает сорняки, а не ждет, пока они погубят его посев. Пастырь, который добр к паршивой овце, творит зло всему стаду! Власть должна следить за тем, – продолжил он назидательно, – чтобы все соблюдали закон, и наказывать тех, кто преступает его. А как это сделать, не применив силу? Закон – это не кодексы. Закон есть точно отмеренная сила! Этому – десять плетей, ибо проступок его невелик. Того – на каторгу, он опасный разбойник. Но когда нет силы, и нет воли применить ее… тогда плохо. Тогда начинаются разброд и шатание, приходит смута и умножается зло…
Давид внезапно протянул к Вите руки и обнял девушку, крепко прижимая к себе.
Она не оттолкнула его, а сама подалась навстречу, закидывая руки и обхватывая крепкую шею Великого магистра.
– Пусть этот разговор, – прошептал он, – будет нашей последней ссорой.
– Угу… – вымолвила Вита, вжимаясь лицом в его грудь, чувствуя кожей щек бархатистость ткани и гладкий холодок серебра.
Давид не видел ее глаз и того, как в них разгоралось черное пламя, а порхание слипшихся от слез ресниц тушило опасный огонь. Зато его руки, завладев гибкой спиной Боки, продолжали наступление, опускаясь до выпуклых округлостей ягодиц, вминаясь в их упругую мякоть, как тогда, на веранде, на далекой-предалекой Земле.
– Я по тебе соскучилась… – произнесла Вита прерывистым голосом.
– Я тоже.
Она быстро распустила непривычные застежки на черной куртке-камзоле, стала целовать шею и грудь Давида, задыхаясь и торопясь. Дава стянул с Виты брючки-колготы, стал жадно целовать ее ноги, водя языком все выше и выше, ладонями сгребая тонкую рубаху вместе с кофтой-накидкой. Девушка прижималась к нему и изгибалась, пока, еще слабая после лучевого удара, не упала на мягкую кушетку. Руки Давида подхватили ее и уложили, оглаживая и лаская.
Когда он вошел в нее, Вита резко вздохнула. Но, выдыхая, она тихо вскрикнула, приветствуя проникновение. Давид нависал над нею и тут внезапно замер, дыша часто и неровно. Вита коснулась его ребер, кончиками пальцев обследуя каждую ложбинку, потом обвела контур грудной мышцы, заново привыкая к ощущению его плоти внутри себя. Она чувствовала, что ее сильно растянули и заполнили, и ждала приближения мощных приливов сладострастия.
– Вита…
Давид перенес вес тела на левую руку, а правой погладил ее лицо. Бока повернула голову и поцеловала его пальцы.