Наблюдатель
Шрифт:
Он улыбнулся, выудил из-под стойки пыльную бутылку, наполнил бокалы – сначала мой, потом свой.
– Я сегодня не в состоянии говорить о книгах, детка, – отвечал он. – Слишком пьян.
В таком же состоянии он был в нашу первую и последнюю встречу – где-то год назад. Я тогда пришла в бар со своим бывшим – тем самым, о котором мне напоминало кладбище, – и Бенуа решил, что мы отвлечем его от «Дионисовой пытки» (именно так он и выразился).
Ему было за тридцать – высокий, тощий, харизматичный: достаточно, чтобы казаться гораздо привлекательнее, чем был на самом деле. Он был словно призраком будущего – того, что ждет и меня лет через десять. Работал в барах, а еще писал сценарии к фильмам – хотя за пять лет так и не дописал ни одного до конца. Я сказала, что учусь на факультете литературоведения. Сам он окончил магистратуру по философии – спросил, что я люблю читать. Это было своего рода проверкой умения
– Раз твой сосед так шумит во время секса, значит, умело использует свои пальчики, – заявил Бенуа, укладывая тонюсенькие ломтики ветчины на огромную тарелку с сыром и прочими закусками. – Просто научитесь делать это лучше и громче.
Эти слова сопровождались адресованным мне недвусмысленным подмигиванием. Весь вечер он бессовестно флиртовал со мной – так виртуозные магазинные воришки внаглую выносят плазменные панели через главный вход. Однако, когда мой бывший удалился в уборную и Бенуа зажег мне сигарету (пристально глядя в глаза гораздо дольше, чем диктовали всякие приличия), я сообразила, насколько искренними были его намерения, и, польщенная и хмельная, ответила ему взаимностью вместе с первым долгим выдохом дыма.
– Не узнаешь меня, да? – спросила я теперь.
Он сузил глаза, вглядываясь в мое лицо.
– А ну-ка напомни!
– В прошлый раз со мной был молодой человек, – сказала я. – Студент бизнес-школы.
Он чуть сморщил нос – и тут его осенило:
– Точно! Это ты хотела стать флористом, пока чувак пишет свой диплом, – правильно? – я рассмеялась. – Ну как, поступила в колледж? – спросил он.
Пришлось признаться, что мечты о флористике, как и все прочие, лежали теперь погребенными на стремительно разрастающемся кладбище моих амбиций.
– Ну и хорошо, – заключил он. – Est-il possible d’etre revolutionnaire et d’aimer les fleurs? [16]
Пять часов спустя бар совершенно опустел, а я опьянела достаточно, чтобы мысль снова оказаться в квартире у Бенуа показалась мне безумно привлекательной. Когда он закрыл заведение, я облокотилась о барную стойку так, чтобы одновременно выглядеть (как я надеялась) соблазнительно и не слишком шататься; потом, стоя на холодном тротуаре, ждала, пока он опустит рольставни.
16
«Можно ли быть революционером и любить цветы?» – название инсталляции Камиль Энро (2012), отсылающее к книге Марселя Либмана «Ленинизм при Ленине» (1973), которая приписывает этот вопрос одному из сподвижников последнего.
– T’as froid? [17] – заметил, как я дрожу, обхватив себя руками. Я кивнула, ожидая, что он сейчас галантно накинет мне на плечи свою куртку. Бенуа же вместо этого, лязгнув металлом решетки, развернулся.
– Bon [18] , – проговорил он, положив неверную руку мне на плечо и притянув к себе, так что нижняя губа коснулась моего лба, – тогда пойдем в дом, – и самодовольно ухмыльнулся.
17
Замерзла? (фр.)
18
Что ж (фр.).
– А куда подевался твой парень? – спросил он уже ближе к рассвету, рассеяно проводя пальцем по моему предплечью.
– Похоже, они у меня надолго не задерживаются, – глухо ответила я.
Бенуа рассмеялся.
– Tant mieux [19] .
Я лежала на животе, голышом, в его постели. Комната была совершенно пустой – никаких украшений. На полу высились стопки книг в окружении грязных кружек и бокалов, в некоторых желтели окурки; тот, что стоял у кровати, теперь служил вместилищем для вялой змейки презерватива. Мой взгляд лениво скользил по корешкам: Борис Виан, Генри Миллер, Филип Дик, Герман Гессе. Осклабившаяся физиономия Нормана Мейлера на обложке одной из книг наполовину скрыта разорванной оберткой от Durex. Добравшись до моих ягодиц, указательный палец Бенуа на мгновение замер, затем его ладонь шлепнула меня по заднице.
19
Оно и к лучшему (фр.).
– T’as des tres belles fesses [20] , – произнес он с восторгом, и я ощутила прилив беспричинной гордости, хотя по опыту знала, что комплимент насчет попки был таким же обязательным, как утреннее предложение выпить кофе.
– Oui [21] , – продолжал он, – des tres, tres belles fesses [22] , – после чего в некоем подражании Ронсару любовно воспел все прочие части моего тела (лет в девятнадцать я тут же влюбилась бы в него без памяти). Я лежала молча, прикрыв глаза и гадая про себя: неужели это нормально – воспринимать собственные победы с таким равнодушием и чуть ли не презрением?
20
Славная у тебя попка (фр.).
21
Да (фр.).
22
Славная, замечательная попка (фр.).
В следующие несколько недель я совсем не думала о Майкле и, сказать по правде, могла бы и вовсе о нем забыть – если бы не открытие выставки Анны. Туда меня притащила Эмма – в качестве спасительницы от «мудаков от искусства». Она заранее прислала мне ссылку на мероприятие («Анна Янг: Объективы и перспективы») и старую статью, найденную в архиве The Guardian. Текст (1998 года) начинался с описания студии фотохудожницы: «На первый взгляд, студию Янг легко принять за один из новаторских ресторанов этого района, доблестно старающихся познакомить SE1 [23] с фокаччей и овощами на гриле». В тот день мне больше всего на свете хотелось просто лежать на полу своей спальни, слушать Лану дель Рей, допивая вино, которое я приберегала для кулинарных целей. Но, видимо, у судьбы были на мой счет свои планы.
23
Районы Лондона на южном берегу Темзы, объединенные почтовым индексом SE1.
2
Майкл
Она вошла – и будто бы открылся некий портал, перенесший меня в прошлое. Эта девушка не была похожа на Астрид – это и была сама Астрид. Лицо почти полностью скрывала завеса волос, но я сразу ее узнал, и через все тело словно пропустили электрический разряд.
– Дорогой, ты в порядке? Ты что-то побледнел, – сказала моя жена, легонько касаясь локтя.
Я не сводил глаз с девушки. Наверное, она все-таки не мираж – ведь как-то же она целует в щеку незнакомца, а значит, материальна. Голос Анны доносился откуда-то издалека, и я даже на секунду решил, что незаметно для себя перешел в другую комнату; а может быть, она разговаривает со мной через закрытое окно или даже с противоположного края бассейна, а сам я погрузился под воду. Девушка преображала пространство вокруг себя так, будто принадлежала к другому, уже минувшему времени. Даже освещавший ее свет словно лился из 1968 года, от той лампы над раковиной в углу ванной комнаты на Шарлотт-стрит. Из-за этого даже веки у нее делались точь-в-точь как у Астрид.
Анна прошипела мое имя, сильнее сжав руку, – и я, повинуясь механическому импульсу, рывком повернулся в ее сторону. Она, оказывается, стояла прямо рядом со мной. Я поморщился.
– Да? Да, прости, на секунду мне отчего-то стало не по себе. Пойду возьму чего-нибудь. Тебе принести? – спросил я делано веселым голосом.
– Еще бокал белого, – чуть растерянно отозвалась она.
Астрид тоже направилась к бару, и я ускорил шаг, не обращая внимания на группу посетителей, в которых смутно узнал своего французского переводчика с учениками. Один из них позвал меня по имени: «Микаэль, Микаэль!» Они были из того мира, откуда я сбежал, чтобы вновь быть с Астрид, в студенческом баре на Малет-стрит.