Наблюдатель
Шрифт:
– Ты скучаешь по Анне, - утвердительно сказал Зорге.
Клайзен вздохнул:
– Состояние как у брошенной собаки. Все из рук падает.
– Ничего. Могу тебя обрадовать: скоро поедешь назад в Шанхай. Твоя миссия здесь, в Кантоне, выполнена, радист подготовлен.
Макс почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Он увидит свою Анечку. Ему даже показалось на миг, что он за много миль ощутил тепло ее прекрасного тела, сильного, тонкого и восхитительно гибкого.
Фон Гедерик перестал биться в дверь, за которой спряталась Наденька, и с удивлением обернулся. На лестничной площадке метрах в трех от него стоял человек. Он возник совершенно бесшумно, будто материализовался из воздуха. Человек был одет в странный бесформенный черный костюм, повязка скрывала его лицо, и фон Гедерик видел только глаза - спокойные, изучающие его, словно букашку.
– Это еще что за рожа?
– быстро трезвея, пробормотал фон Гедерик.
Человек в черном не выразил никаких ответных эмоций. И Гедерику вдруг стало страшно, хотя природу этого страха он так и не смог понять. Человек будто раздувался, увеличивался в размерах, закрывая собой всю лестницу. Время остановилось. Фон Гедерик хотел пошевелиться и не смог, воздух стал таким плотным, что сквозь него нельзя было пробиться. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом человек в черном мгновенно оказался совсем рядом. Он не подошел, не прыгнул вперед, он вроде бы вообще не совершал ни малейшего движения - просто вдруг исчез в одном месте и возник в другом, прямо перед фон Гедериком. Рука, затянутая в черную перчатку, дернулась вперед со скоростью атакующей кобры, и секретарь посольства вдруг с отрешенным удивлением услышал треск собственной грудной клетки. Он услышал чей-то крики. Подумал, что это не человеческий голос, а скорее визг свиньи под ножом мясника, но скотобойни поблизости не было, по крайней мере, он не заметил ее, пока сюда шел. Потом он сообразил, что это был его собственный крик, и волна дикой боли захлестнула его тело. Он сделал шаг к перилам и ухватился за них, чтобы не упасть. Пистолет! Нужно добраться до пистолета, он там, внизу, в нескольких шагах. Только нужно пройти мимо этого человека в черном. Как же пройти, когда он такой большой, в полнеба! Хотя вроде роста маленького. Глаза узкие… Скорее всего паршивый азиат. Если уж наняли убийцу, обиженно подумал фон Гедерик, то могли хоть прислать цивилизованного, а не этого дикаря. А в комнате внизу, на журнальном столике, остался недопитый марочный коньяк… и Гедерику стало жалко, потому что тот человек наверняка выпьет его, а это был его любимый коньяк, и достать его здесь было очень непросто, львиная доля хорошего спиртного оседала в бездонных карманах таможни.
Фон Гедерик все же сделал еще один шаг по лестнице на своих не гнущихся от боли ногах. Он ясно увидел пистолет в кобуре, лежащий на стуле в углу. Но в этот момент ниндзя ударил снова - мощно, с разворотом кругом, ногой в височную область, и секретарь посольства, разломав своим телом деревянные перила, полетел головой вниз с лестничного пролета.
– Твою мать!
– успел удивленно прохрипеть он. По данным статистики, именно эти слова чаще всего сопровождают человека, насильственно отправляемого в лучший мир.
Шофер в посольском «Майбахе» заметил мужчину в плаще и надвинутой на глаза шляпе, когда тот выскользнул из двери черного хода и быстро пошел прочь, ссутулившись и засунув руки в карманы. Сначала шофер решил, что перед ним глубокий старик, но на миг, когда мужчина под фонарем оглянулся, он вдруг увидел, что тот молод, строен и двигается как профессиональный танцор. Потом мужчина вновь превратился в старика и шаркающе поплелся прочь.
Ниндзя спустился в нижнюю комнату и остановился возле столика со стоявшей на нем недопитой бутылкой. Глаза его сквозь прорезь в капюшоне внимательно оглядывали окружающую обстановку, словно оптические сканеры. Узкое сводчатое окно с цветочным горшком на подоконнике. Старенький диван, на котором лежало свернутое в жгут покрывало и небрежно брошенный военный китель. Прекрасной работы китайский торшер - единственная ценная вещь в квартире, достойная внимания. Ниндзя вынул из кармашка на поясе складной нож и, использовав одно из лезвий в качестве отвертки, вскрыл дно торшера. Абажур из тончайшего шелка с изображением сражающихся дракона и тигра - символов вечно противостоящих друг другу Инь и Ян, Света и Тьмы, отлетел в сторону. Торшер не содержал в себе ничего интересного. С полным спокойствием ниндзя обследовал все светильники, попавшиеся ему в комнате, вывернул лампочку под потолком, снова вернулся к окну, опрокинул цветочный горшок и, наконец, нашел среди влажных комьев земли то, что искал, - крошечный микрофон для прослушивания. Еще минута ушла у него на то, чтобы отыскать спрятанный в подоконнике магнитофон.
Ниндзя достал из-за двери свой саквояж, сложил туда амуницию, сверху бросил найденный микрофончик и магнитофонную пленку и вышел в дверь парадного. На скрюченное старческое тело секретаря германского посольства он даже не взглянул.
Через три часа, почуяв неладное, шофер посольства толкнул дверь квартиры, куда входил фон Гедерик. Несколько секунд у него ушло на размышления. Затем, увидев, что цветок на окне потревожен, он позвонил полковнику тайной полиции Такидзи Седзину.
– Машину отгони, - услыхал он указание из трубки.
– Дверь запри, протри все, что можно, и жди меня. В полицию пока не звони.
– Отсюда недавно вышел мужчина. Лет тридцати, худощавый, маскировался под старика. Если позволите, господин полковник, я думаю, что он работает на Контору.
– Разберемся, - сказал Седзин - сан и повесил трубку. Колесо завертелось.
Стив Айлин спортивным шагом пересек возвышенность, на которой стоял синтоистский храм, и очутился в небольшой тенистой роще. Все здесь казалось ему игрушечным: и ухоженные миниатюрные деревца, и дорожка, обложенная белыми камешками, и дом, имитирующий китайскую пагоду с четырехскатной зеленой крышей, - вилла окружного прокурора.
Он знал, что по японским обычаям крайне невежливо приходить к кому-нибудь, вот так, без приглашения и предварительной договоренности, хотя хозяева ни малейшим намеком никогда не дадут понять, что гость совершил бестактность.
У порога Айлина встретила госпожа Шизей, супруга прокурора Йадзавы. Она взмахом руки отослала прислугу и сложила ладони лодочкой в восточном приветствии.
– Очень рада вас видеть, Айлин-сан. Проходите в дом, мой супруг ждет вас.
– Простите за непрошеный визит, Шизей-сан, - сказал Айлин, прекрасно понимая, что прокурор его совсем не ждал.
– Но у меня, к сожалению, такое дело, которое не терпит отлагательств. У меня не было другого выхода, иначе бы я не осмелился побеспокоить господина Йадзаву.
Внутри дом был отделан с традиционным японским изяществом. Обширное помещение, устланное татами - циновками строго определенных размеров, - разделяла на две части голубая ширма прекрасной ручной работы. На ней белым шелком были вышиты колесо и ступица - герб одного из знатных самурайских родов, уходящих корнями в глубокую древность. Такой же герб Айлин увидел на задрапированной тканью стене. Йадзава-сан был, безусловно, человеком, глубоко чтившим традиции.
Шизей-сан, удивительно миниатюрная и гармонично сложенная женщина, с высокой прической и в дорогом темно-синем кимоно, церемонно разливала зеленый, пахнущий травами чай из высокого серебряного кувшинчика. Йадзава-сан жестом пригласил Стива присоединиться к церемонии.
– Я догадываюсь, что привело вас ко мне, - наконец сказал он, медленно выпив свою чашку.
– И ради чего вы проделали столь длинный путь. Где вы оставили машину?
– Я приехал поездом, Йадзава-сан. В вагоне второго класса. Сошел в пригороде, к вам добирался автобусом.
Иадзава удовлетворенно кивнул:
– Вы предусмотрительны. Впрочем, я ведь имею дело с профессионалом.
Айлин сидел, опустив голову. К прекрасно заваренному чаю, содержащему четырнадцать различных компонентов, он едва притронулся.
– Йадзава-сан, - проговорил он, - объясните мне, что происходит. У меня такое ощущение, будто мы все движемся к пропасти.
Прокурор был неподвижен, словно статуя божества Мондзю. Только руки, худые, покрытые пигментными пятнами, чуть заметно взлетели над коленями, точно крылья большой старой птицы.
– Когда один японец хочет пожелать другому больших несчастий, он говорит: чтоб ты жил в эпоху перемен. Очень правильное изречение!
В Германии к власти пришел Гитлер, и теперь многое изменится в нашей жизни. Там, на Западе, джинн вылез из бутылки. Глупо надеяться, что этот факт не коснется нас с вами. Вы знаете, что означает термин «Дзайбацу»?