Наблюдатели
Шрифт:
Мы сидим у него. Чашечка кофе стучит о блюдце в моей руке. Зачем он мне это показывает?
На экране мужчина и женщина – трахаются грязно и гадко. Неужели я сама так выгляжу в эти минуты? Зачем мне эта порнуха? Чего он от меня хочет?
Мужчина трахает ее раком, всеми разновидностями рака, и лежа на боку, и стоя, и сидя, но всегда сзади, в зад, потом внезапно в рот и снова в зад, как ее только не вырвет, наверное, она очень любит его…
Я вопросительно смотрю на Жана, подняв бровь.
– Не узнаешь? Ты что, плохо видишь? Может, дать тебе очки?
И вдруг –
Беда, с Жаном случилась беда, его сестру окрутили, заставили сниматься в порнухе, бедная девчонка, как же ей выкрутиться, и Жан поделился своим горем с самым близким человеком – со мной!
– Что же нам делать? – спрашиваю растерянно. – Надо ведь как-то спасать девчонку!
– Какую девчонку?! – кричит Жан. – Ты посмотри на эту падлу, которая ебет мою родную сестру!
И тут чашка падает из моих рук, катится по ковру блюдце…
Микров, мой тихий муж. Я ведь сразу отметила, что этот мужчина на него похож, но глазам не поверила и не узнала. Глаза всегда подводят меня.
Я выхватываю у Жана пульт и выключаю это, но это продолжает происходить на темном экране, на фоне моего отражения: Микров имеет девушку на смятой постели, мучительным толчками вставляет ей в зад, кончает ей в груди… Это невозможно, Микров! Это будто бы твою голову приживили к какому-то другому туловищу. Ты никогда не был способен ни на что подобное…
– Не может быть, – упало говорю я.
– Может, – отвечает Жан, вновь овладевая пультом.
– Как ты это снял? И зачем?
– Это не я. Вероятно, они сами и сняли, на автомате. Я случайно наткнулся на кассету.
– Может, это не Микров, а просто похожий человек? – фальшиво сомневаюсь я.
– Хочешь повторить?
– Хочу, – выдыхаю я.
И снова: мой Микров, это именно он, несомненный мой Микров и эта рыжая сучка – видно, как он лижет ее срамные губы, у него фамильная родинка на правой щеке, и видно, как он делает фистинг и вставляет ей в зад аж три пальца, ну и дыра же у этой малютки, затем он лижет, лижет с оловянными глазами эту сраную дыру…
– Когда это было? – спрашиваю.
– Посмотри в угол кадра.
Это было на той неделе? Немыслимо. Боже, ведь после всего этого он меня целовал!
Пленка закончилась. И Микров кончил ей между лопаток. И размазал по ее спине…
Потом стащил бесчувственную девушку на пол, широко расставил ноги и помочился ей на живот… Стряхнул.
– Еще? – спрашивает Жан, словно какой-то крупье, и я ловлю себя на том, что ненавижу в этот миг все: и Женьку, и Микрова, и даже любимого своего человека.
– Еще, – твердо соглашаюсь я.
19
Уфология – одно из проявлений религиозности, правда, в отличие от Бога, инопланетяне все-таки могут существовать. Именно это и ужасно. Любой верующий и молящийся где-то в глубине своей прекрасно понимает, что никакого Бога нет, в виде реального существа, и вера его – суть поклонение идее. Но в данном случае все совершенно наоборот. Они – какие-то чудовищные, непостижимо курсивные ОНИ – действительно могут существовать.
О, я знал, что со мной рано или поздно произойдет что-то в этом роде. Что я окажусь в центре неких значительных, совершенно невероятных событий. Похоже, я знал это еще с детства, с той самой ночи, когда мне приснился пророческий сон, с того самого возгласа:
– Курей не будя! – каким бы смешным все это ни казалось тогда.
Итак, гемоглобин, который содержится в крови моей дочери – это вовсе не гемоглобин. Ее белковая ткань – это не белковая ткань. Вещества, которые накапливаются в ее жировых отложениях, не имеют ничего общего с жирами. О том, кто она, и каким образом существует, не выдвинуто пока ни одной гипотезы. Ясно лишь одно: «Юлия» – это все же моя дочь. Как это ни дико звучит, но существо, которое даже не дышит кислородом, то есть, не усваивает его посредством легких, которых, кстати говоря, у «Юлии» и вовсе нет, – это существо просто-напросто моя дочь и все. В таком случае, возникает совершенно справедливый вопрос: кто же тогда ее мать?
20
Кто ты, Микров? Выходит, что, прожив с тобой столько мучительных лет, я и вовсе не узнала тебя?
Я думала, что ты чистый, а ты грязный.
Я думала, что ты честный, а ты лгун.
Я думала, что ты верный муж, рогоносец величавый, а ты кобель паршивый, скотина ты.
Я думала, что ты простачок, а ты хитрец.
Я думала, что ты гений, а ты злодей.
Я думала, что ты скромный, стеснительный, а ты, оказывается, так гнусно разнуздан, так мерзко развращен.
Я думала, что ты хочешь только меня, а ты…
Я думала, что ты любишь меня, а ты…
Мне очень плохо. Я чувствую себя размазанной по стенке. У меня будто что-то отняли, как отняли любимую игрушку, как отняли когда-то ребенка…
Вот, как бы и нет уже милого, карманного Микрова, резинового Микрова с дырочкой, которым можно свистеть…
– Мы сделаем это, – сухо говорю я.
– Не мы, моя детка, а ты, – говорит Жан.
– Как я это сделаю? Задушу его во сне? Проткну ему ухо шампуром для шашлыка?
– Ну, не кипятись!
– Утоплю его в горячей ванне? Нападу за углом в черной маске?
– Да брось ты дуру валять! Он просто отравится левой водочкой и все.
– Да? А где он ее возьмет?
– Купит в какой-то палатке.
– Ее попытаются идентифицировать, что тогда?
– Что попытаются?
– Определить, где он ее купил.
– Палаток в Москве – море разливанное. А водочка будет настоящая.
– Как это – настоящая?
– Элементарно, Ватсон! Один мой знакомый как раз недавно попался с водочкой, которая содержала цианиды. Два бомжа подохли прямо у него за палаткой. Поставщиков, разумеется, не нашли. Но водка эта по всей Москве разошлась, и менты ее знают. Так что, Микров мог эту водку в любой палатке купить.