Набоб

Фрэн Ирэн

Мартин-Лев не знал, что ответить; ни он, ни Мадек понятия не имели, что принято делать в таких случаях. Бхавани взял инициативу в свои руки.

— Я дам каждому из вас по две женщины, а твоему начальнику трех. И двух молодых слонов. Вы довольны?

— Мартин-Лев, не соглашайся сразу. Поторгуйся, — посоветовал Визаж.

Через полчаса раджа Годха даровал им еще по трое слуг, Мартин-Лев как начальник получил пятерых. Однако выпросить больше слонов французам так и не удалось.

Боженьке поручили вернуться в отряд и приказать сворачивать лагерь. Все уладилось.

— Пройдемте в Диван-и-Хас! — пригласил Бхавани и в сопровождении своей лани, не отходившей от него в течение переговоров, повел их во второй двор. Мрамор. Сады, фонтаны, распахнутые окна, коридор, потом еще один двор и галереи с колоннами. Каждый новый сад внутреннего двора казался красивее предыдущего. Водопады, пирамидки, изящные купола, плиты из разноцветного мрамора: то невиданный фасад, то невероятное украшение.

Наступал вечер, за окнами сгущались сумерки. Мадек шел вперед как зачарованный. Ему казалось, что феи перенесли его в одну из старых матросских сказок. Он весь превратился в зрение. Потолки, с встроенными в них маленькими зеркалами, стены, выложенные китайским фарфором. Наконец-то он добрался до внутренней Индии. Он видел чудеса не во сне, а наяву. Об этом свидетельствовали и зыбкие тени наступающего вечера, и следы полива на цветах, и отпечатки ног на песчаных дорожках, и церемонный павлин, подбирающий брошенные ему крошки, и вздрагивающая лань.

Бхавани остановился у входа в последний дворик и обернулся:

— Вот это Диван-и-Хас.

— Я думаю, это место, где раджа принимает гостей, — объяснил Мадек.

Дворик оказался более скромным, чем предыдущий, но при этом более изящным.

— Райская Река, — раджа указал на небольшой канал с кристально чистой водой.

Полудрагоценные камни в мраморных стенах, парчовые балдахины, ковры, мозаики из золота и серебра, — все это создавало ощущение легкости; тело казалось здесь невесомым, но не утратило чувств, и какие оно переживало ощущения!..

Раджа уселся на бархатное покрывало с бахромой, указав гостям на подушки. Слуги опять принесли наргиле и шербет. Опять воскурили сандал, зажгли светильники. Зазвучала приятная музыка. Сидящая в уголке женщина играла на инструменте, напоминающем мандолину. Ритм стал ускоряться, звуки становились громче. Мадек почувствовал, как сильно он устал, и отложил наргиле.

Услышав голос раджи, он машинально перевел, тихо, будто для самого себя:

— Радуга.

Из-за невидимой дверцы появился невысокий стройный силуэт. Сначала было видно лишь великолепное голубое сари, расшитое золотой нитью. Это была танцовщица. Ее руки порхали на фоне вечернего неба, указывая на фантастических животных, на звезды, а может быть, на какого-то бога. Ее босые ноги, украшенные браслетами с колокольчиками, отбивали ритм, задаваемый музыкантшей.

Глядя на ее покачивающиеся бедра и толстую косу, змеей извивающуюся по спине, Мадек с ужасом понял, что его благостное настроение улетучивается. У него началось головокружение.

Танцовщица вошла в круг света факелов, и раджа с нежностью произнес:

— Сарасвати…

Это была какая-то дьявольщина. В неровном свете потрескивающих светильников Мадек увидел лицо красавицы. Оно показалось ему знакомым. Где же он видел эти чистые черты, эти улыбающиеся миндалевидные глаза, эти чувственные губы, которые дразнят и обещают столько радости?

Обещают? Он сошел с ума. Эта женщина принадлежит радже. Головокружение. Танец, покачивание бедер, обнаженная грудь под голубым чоли. Наргиле, сандал. Головокружение, головокружение…

Он потерял сознание.

* * *

Мадек приподнял голову и улыбнулся; он узнал голос Мартина-Льва, который звал его из такой же, как у него самого, лодки. Гребцы слаженно орудовали веслами, сделанными в форме лепестков лотоса. Это был божественный час: зимнее утро, в котором чувствуется приближение лета. В воде озера отражалось синее небо. Мадек опять откинулся на подушки. Он полностью отдался неизведанной им прежде радости: жить, жить с удовольствием, думая только об удовольствиях. Каждое мгновение приносило новые услады. Сегодня это будет охота. Лодка раджи и лодка царицы, отплывшие первыми, уже достигли берега, где ожидал кортеж со слонами. Мартин-Лев опять позвал его. Мадек не ответил. Ему было слишком хорошо. Платье и штаны индийского покроя больше не стесняли его, он научился изящно носить тюрбан. Правда, где-то в глубине души затаилась тревога. Но нет, неправда. Просто он был слишком счастлив.

Эта неделя, которую они провели во дворце на озере, окончательно поставила его на ноги. Тогда же, придя в себя после обморока, он обнаружил, что лежит на чарпаи. Над ним склонился брахман:

— Не бойся, я — человек аюрведы. — Он протянул ему шнур из золотой и серебряной нитей, на котором сверкал рубин. — Привяжи его к запястью, чтобы он оберегал тебя, чтобы защищал.

Мадек не знал, что ответить; он не мог найти слов и беспокойно заворочался на чарпаи. Брахман положил ему на лоб руку:

— Обрети тишину внутри себя и вслушайся в эту тишину. Прислушайся к Единому, который говорит с тобой, ведь в твоей груди заключена вся вечность. Я — Мохан, астролог раджи. Следуй моим советам. Выпей. — Он протянул Мадеку кубок.

— Скажи, что это за снадобье! — вмешался Визаж.

По грубому тону брахман догадался, что Визаж ему не доверяет.

— Я тоже аюрведа, — сказал хирург, ткнув указательным пальцем себе в грудь. — Аюрведа!

Мохан обернулся к Мадеку:

— Доверься мне. Я растворил в этой жидкости сожженные драгоценные камни, которые излечат тебя. Я, брахман, забочусь о тебе, как будто ты раджа.

Мадек сделал все, что ему велели. Потом Мохан дал ему густой и пахучий бульон, который Мадек выпил залпом. Визаж больше не возражал. В конце концов, он же не разбирался ни в камнях, ни в травах, растущих в Индии. В любом случае, здешние снадобья не могли быть хуже, чем лекарства из аптек Компании, к которым он всегда относился с долей скептицизма. Дробленый агат брахмана стоил змеиного порошка, змеиной крови, растворенной в слезе, и всех этих толченых мокриц, которых подсовывают больным морякам.