Набоб
Шрифт:
Раджа упал на подушки. По небу пролетела стая кричащих уток. Сарасвати осталась стоять, ее глаза встретились с глазами Мадека. Тот сжимал в кулаке драгоценный камень. Когда-то, в казармах и на бивуаках, он целыми ночами мечтал о сокровищах Индии. И вот одно из них у него в руках. Он опустил глаза, пытаясь скрыть свои чувства. Сарасвати оставалась далекой, даже когда находилась в двух шагах от него. В тот момент, когда на него наконец посыпались сокровища Индии, ему больше всего хотелось, чтобы в его руках оказалась она.
Он открывал для себя одну за другой разные Индии, и наконец нашел эту женщину. Сарасвати. Вот настоящая Индия.
Наступил вечер. Раджа увел Сарасвати в открытую комнату с бассейном. В воздухе витал аромат жареных чапати и чечевичного соуса. Раздался крик гиены; Сарасвати вздрогнула и чуть не опрокинула светильник и стоявшую возле нее маленькую жаровню.
— Ты боишься?
Бхавани подхватил лампу и поднес ее к лицу царицы.
— Я боюсь за тебя. Эта рана…
— Мне больше не больно; меня не беспокоит ни рука, ни спина. Смола лакового дерева смыла кровь с моих ран. Ты же знаешь: нет лучшего поставщика лекарств, чем сад природы; двое слуг, которые пошли в джунгли, взрезали дерево, и через шесть часов под действием божественного сока мои раны закроются.
Сарасвати поправила тюрбан на голове раджи. Вместо огромного бриллианта, подаренного Мадеку, он прикрепил к нему бриллиант поменьше, который обычно носил вместе с жемчужным ожерельем.
— Я послал гонца в Годх, чтобы посоветоваться с Моханом; завтра мы встретим его во дворце на озере, и он привезет еще более чистый бриллиант, который сам выберет у лучших ювелиров города. Еще он должен составить гороскоп фиранги Мадека, но не знаю, как у него это получится, потому что фиранги не смог сказать мне точную дату своего рождения; если я правильно понял, он не привык рассчитывать время по луне, как это делаем мы.
— Не зная его гороскопа, ты не можешь долго держать подле себя человека, наделенного такими силами, — сказала Сарасвати. — Что, если его сила обернется против тебя?
Царь взял жену за руку и посмотрел ей в глаза. Она была явно испугана. Казалось, она пытается убедить себя в том, что говорит. Ее голос дрожал. Она не боялась фиранги Мадека, а если и боялась, то это не было связано с судьбой Годха. Что-то в ней ускользало от понимания раджи. Но ведь именно из-за этого непонятного, необъяснимого нечто он и любил ее больше всех женщин своего гарема.
— Довольно! Ты просто трусиха. Завтра мы вернемся в Годх и выслушаем Мохана. — Он взял с блюда орех бетеля, завернутый в свежий лист: — На, возьми это лакомство! И помолчи… Ты просто ребенок, который боится кобры, несмотря на то что вокруг дома рассыпан гравий!
— Не забывай, что кобры защищают меня и мне нечего их бояться!
Она притворилась рассерженной. Бхавани подумал, что это прелюдия к любовной игре. Он подтолкнул ее к бассейну, придвинул лампу и жаровню. Лицо Сарасвати отразилось в воде. Он нагнулся и поцеловал ее отражение. Это был «поцелуй-объяснение». Несмотря на ранение, в нем росло желание. Она раскусила орех бетеля, пожевала лист и наконец осмелилась сказать:
— Ты приведешь царство к беде, Бхавани. Ты не умеешь беречь себя.
— Раджаякшма! Да, я приведу царство к беде, но это потому, что я влюблен так же, как был влюблен царь Луны, когда он добивался коровы Рохини, и, подобно ему, я согласен на то, чтобы желание иссушило меня!
Сарасвати посмотрела на него удивленно. Она давно не видела раджу таким веселым. Он взял ее ступни и поцеловал их.
— Не забывай о законе, царица! Любое движение, которое делает один из любовников, должно быть возвращено ему другим, поцелуй за поцелуй, ласка за ласку, удар за удар.
— У тебя вся спина располосована когтями, и рука…
Он снова поцеловал ее, развязал пояс чоли, раздвинул складки юбки.
— Я хочу видеть твой храм Камы! — Бхавани придвинул лампу.
Стоящие в двух шагах слуги улыбнулись, в их взгляде светилось любопытство. Сидя лицом друг к другу, супруги приняли позу молока и воды, в которой любовники, когда их тела соединяются, не ощущают больше ни боли, ни ран. Сарасвати махнула рукой слугам, чтобы те подложили ей под спину подушку и распустили волосы.
Увидев, как ей распускают прическу, Бхавани воскликнул:
— Ты сейчас похожа на маленькую рыбку, которая, украсив себя, выскакивает из озера и спешит на свидание с большим крокодилом!
Слуги поднялись. Он задержал их. Ему хотелось поделиться с ними своим восхищением, сказать им, как дорога ему Сарасвати, показать красоту царицы, отдающейся все возрастающему желанию.
— Смотрите, слуги, эта женщина — Падмини. На десять миллионов женщин только одна такая. Ее пот пахнет мускусом, пчелы должны лететь на нее, как на мед. У нее маленькая йони, открывающаяся, как тайна, и я чувствую влагу ее любви, благоухающую, подобно только что раскрывшейся лилии. Женщина-лотос…
Он замолчал. Сарасвати почувствовала, как в ее нагую грудь вонзились его длинные ногти. Завтра утром в зеркале она увидит прекрасные отметины, которые будут напоминать ей о любви мужа в его отсутствие; восхитительные знаки, носящие великолепные имена: «листки голубого лотоса», «лапка павлина», а если они такие, как сейчас, когда он покусывает изгибы ее тела, оставляя на них след в виде маленьких точечек, — это «разорванное облако». Она высвободилась из его объятий, чтобы вернуть их ему, вернуть это «разорванное облако», — пусть он тоже вспоминает о ней утром! Потом они снова приняли позу молока и воды.
— Сегодня я хочу от тебя сына!
Она не расслышала. Пхра! Пхут! Сут, плат! На каждый удар она отзывалась соответствующим звуком, воркуя, озвучивая их любовь, подражая щебету перепелки и крикам павлина.
— Я хочу сына!
На этот раз она поняла и обхватила ногами его бедра.
— Да, да, вот я!
Их дыхания слились. Такая нежность! Без малейшего усилия она приняла позу супруги Индры, ту, что дарует детей. Сарасвати легла на грудь Бхавани; она больше не чувствовала висящих на ней нитей жемчуга; внутри нее, в основании спины, пробуждалась змея Кундалини, божественная энергия, дух творения, она поднималась в ней, пробуждала все ее тело.