Набоб
Шрифт:
Если это дворцовый переворот, то почему эти так называемые слуги прикончили алхимика? И почему бросились на него, Мадека? И куда делся этот запуганный мальчишка, который тянул его за рукав? Мадек осмотрелся. Медлить больше нельзя. При первой же оплошности с его стороны, эти люди нападут на него. Тот, которому он прострелил голову, еще хрипел, но Мадек задушил в себе жалость. Время остановилось, и он спрашивал себя, не прелюдия ли это его собственной смерти… Вдруг вдали взметнулись клубы пыли. Это его люди! А на озере появились лодки — десять, двадцать лодок, украшенных гирляндами в честь Холи, — и люди, возбужденные, кричащие, размахивающие копьями. Наконец-то! Слуги, застывшие под дулом его пистолета, задрожали. Задрожал и Мадек. В первой лодке стояла Сарасвати, божественная, такая, какой он ее еще никогда не видел. Она взошла на террасу, спокойная, царственная в сопровождении солдат. Одним взглядом она охватила всю сцену, узнала мертвых. Очень медленно подошла к телу раджи, присела на корточки и долго смотрела ему в лицо. Потом приказала закрыть ему глаза.
— Мадек-джи, вели обыскать парк! — тихо проговорила она.
Он не двигался, стоял как зачарованный. Как?! Ни крика, ни слез, никакого намека на нежные чувства, одни только ритуальные жесты! И как прекрасна, как поразительно прекрасна и спокойна, как гладь озера! «У этой женщины нет сердца», — подумал он и повернулся к солдатам, чтобы отдать распоряжения. Она наклонилась над алхимиком, долго разглядывала его изуродованное лицо. Казалось, она наслаждается видом обнаженных костей, налитых кровью глаз, размозженного черепа.
— Понятно, — сказала она.
— Понятно? — удивился Мадек.
Она не ответила и повернулась к высокому, худощавому человеку, в котором Мадек узнал начальника стражи.
— Пошли гонца во дворец. Пусть никто не выходит оттуда в ближайшие три часа. Я запрещаю сообщать о случившемся в Годх. Никто не выйдет отсюда, пока парк не будет обыскан. Властью меча!
Она говорила так твердо и уверенно, что даже начальник стражи остолбенел. Этот нежный голос, еще сохраняющий чувственные вибрации, произносил слова, свойственные мужчинам, слова силы, слова власти. И было ясно, что они предвещают кровопролитие.
— Пусть этих людей подвергнут пытке! Я хочу все знать, и я узнаю!
Слуги, взятые в кольцо копьями, больше не дрожали. Они ждали, тупо уставившись в стену сада.
— Пытайте их, сейчас же!
Солдаты связали пленников. Разожгли огонь, накалили на нем наконечники копий. Пленники даже не содрогнулись.
— Изображают из себя смелых! — презрительно сказала Сарасвати. — Принесите-ка мне ящичек с красными муравьями и для начала отрубите руку вот этому, — указала она на одного из пленников.
Мадек кликнул своих людей и спустился с ними в парк. Там они обнаружили еще двоих слуг, которые поспешно снимали с себя ливреи, и привели их на террасу. Там уже было все готово для пыток. Стражник отрубил руку одному из пленников, но тот даже не вскрикнул.
— Вот муравьи, — торжествующе крикнул появившийся на лестнице стражник. Он простерся у ног царицы и подал ей большой металлический ящик.
— Хорошо! — улыбнулась Сарасвати.
Начальник стражи подошел к искалеченному пленнику и бросил муравьев на кровоточащую культю. Мадека затошнило. Огромные рыжие насекомые жадно набросились на раненую плоть и стали пожирать ее. Пленник, до этого казавшийся ко всему безучастным, завопил.
— Пощадите! Пощадите! — закричали остальные.
— Бросьте этого человека к слонам, — приказала Сарасвати. Ее лицо оставалось спокойным. В нем не было и следа злорадства или жажды мщения. Когда вопящего калеку унесли, Сарасвати подошла к его товарищам:
— Ну, говорите…
Какой нежный, чувственный голос!.. И вместе с тем какое хладнокровие!.. В каждом слове, в каждом жесте Мадек видел новые доказательства того, что он любим.
— Алхимика послал брат раджи, — пробормотал один из пленников.
— Брат раджи, царица! — подхватил другой. — И первая супруга… Но клянусь, она не хотела убивать твоего мужа!
— А кого? — Сарасвати говорила сдержанным, почти вежливым тоном. В этот момент из слоновника донесся жуткий крик. — Я казнила предателя, — пояснила Сарасвати и продолжила допрос.
— Алхимик предал нас!..
— Замолчи, — прервал товарища высокий юноша, который отчаянно пытался противостоять вопрошающему взгляду царицы.
— Думаешь, он тебя послушается? — рассмеялась она. — Стража! Разденьте его и воткните горячее копье в пах!
— Сарасвати! — не выдержал Мадек, но постарался взять себя в руки: — Госпожа… Немного терпения! Вот этот хочет что-то сказать.
— Мадек-джи, я не люблю наглецов, — в ее голосе впервые появились гневные нотки. — Высеките его до крови и посадите на него муравьев, а потом бросьте к слонам!
— Мы должны были убить твоего сына, царица, — затараторил первый пленник. — Мы из дворца, царица, ты же узнала нас? Мы, наши родственники, наши предки, мы все преданно служили семье раджи. Но первая супруга так страдала!
— До такой степени, что решила убить раджу, — усмехнулась Сарасвати.
— Она этого не хотела, она хотела убить только твоего сына.
Сарасвати бросила беспокойный взгляд в сторону летнего дворца.
— Я уже отдал приказ, — шепнул начальник стражи, перехвативший ее взгляд.
— Продолжай, — кивнула Сарасвати пленнику. — Говори же!
— Алхимик собрал нас сегодня в саду и сказал, что убедит раджу позвать сына, чтобы они вместе посмотрели, как разные вещи превращаются в золото. Он велел нам держаться поблизости. Когда мы увидели, что алхимик убил твоего мужа, мы бросились на него, убили и изуродовали его. Так велела первая супруга. Потом мы убили слуг, которые сопровождали раджу. Вот тогда и пришел фиранги.
— Ты хотел убить и его, мерзавец, я видела! За это ты тоже умрешь, умрешь!
— Госпожа! — попытался вмешаться Мадек, но она его не слушала.
— Как звали этого алхимика?
— Мы не знали его имени.
— Ах, ты его не знаешь? Напустите на него муравьев! Мадек-джи!
Тот вздрогнул.
— Когда убили раджу, тебя здесь не было, не так ли? Ты не видел лица этого человека?
— Нет. Я был на берегу, когда какой-то маленький мальчик догнал меня и стал объяснять, что я должен прийти сюда. Но я не знаю, где он сейчас.