Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881
Шрифт:
– Ну-с, господа, новый банк, авось он будет долговечнее старого, проговорил Сл-кий, приготовив карты.
– Ва-банк, - крикнул моряк.
– Ну и убьют, - философски заметил артиллерист, все время стоявший позади него.
– Вот зловещая птица! Понятно, если ты пророчишь, а сам не играешь, то добра не будет... Так и есть - убили, - с грустью добавил он и послал деньги в банк.
Второй банк оказалось сорвать труднее, чем первый.
Счастье буквально повернулось к понтирующим спиной, Александр Иванович бил беспошадно. В самое короткое время банк достиг рублей
– Ну, господа, стоп пока, закусим, выпьем пива, а потом и будем продолжать, - заявил комендант.
Моряк сидел насупившись: он проиграл триста рублей, на которые собирался купить себе "текинского коня".
– Что, брат, продулся?
– поддразнивал его артиллерист.
– А вот завтра напишу Николаю Николаевичу, он тебя разнесет.
– Убирайся ты... видишь, человек в горе, а ты пристаешь, - вскипятился гардемарин и с ожесточением затянулся чуть не целой папиросой.
Сотник сидел тоже сумрачный: он проиграл рублей двести.
Не в характере моряка было долго грустить. Бросив папироску, он повернулся на одной ноге, дал так называемого киселя приятелю своему артиллеристу и, став среди кибитки, расставя ноги и засунув руки в карманы, докторальным тоном произнес:
– Судьба, сегодня проиграл - завтра выиграю.
– Эй, сотник, теперь фуражные деньги хорошие, о чем печалиться! Выпьем, душа-человек!
– И, достав из-под кровати бутылку коньяку, будущий адмирал хватил прямо из горлышка и передал казаку. Последний сразу повеселел и, пробурчав что-то под нос, поднес бутылку ко рту и очень долго смотрел вверх, так что Александр Иванович, окончив считать выигранные деньги, нашел нужным отнять драгоценную влагу.
Посмотрев на свет и промолвив: "Ишь ведь, хохол, сколько выцедил", он приложился в свою очередь и докончил бутылку, которую артиллерист налил наполовину водой и с невинным видом поставил опять на место.
– Вот и выиграл детишкам на молочишко, - заметил Александр Иванович, усаживаясь на постель коменданта.
– Все равно не впрок, проиграешься, - заметил сотник.
– А не проиграется, так ведь завтра пойдет в горы и все равно ухлопают, - промолвил прапорщик-самурец, тоже отдавший "сотенную" Сл-кому.
– Чтоб вам пусто было!
– вскричал Александр Иванович.
– С какой стати ухлопают? На меня еще пуля не вылита.
Вошел комендант, выходивший посмотреть, как разместился вновь прибывший транспорт.
– Ну и темень, господа, - обратился он к офицерам, - и нужно же луне заходить так рано, как раз когда у нас внизу транспорт совсем беззащитный. Наверное, ночью пальба будет.
– Это совсем не кстати, - заметил Александр Иванович, - мне вставать в четыре часа утра, а тут еще ночью беспокоить будут.
– Я не понимаю, для чего вставать, - возразил артиллерист, - ведь каждому из нас известно, что стрельба в аванпостах не есть что-либо серьезное, а подползание отдельных текинцев, так из-за чего взбудораживаться?
– Да, брат, с такою философией когда-нибудь и без головы останешься, послышался голос моряка, улегшегося
Общий хохот окончательно сконфузил бедного сонного артиллериста.
– Да что вы ему верите!
– оправдывался он.
– М-р был сам в одном сапоге и с переполоху шашку надел через левое плечо, а туда же смеется, что я в темноте принял его за фейерверкера.
– Что же ты так в одном сапоге и был во время тревоги?
– спросил сотник.
– Понятно, нет, - отвечал гардемарин, - вижу, что все спокойно, крикнул Хрящатого и стал надевать другой сапог, а надеть впотьмах такую махину нелегко!
– И он при этом показал действительно длиннейшие сапоги, четверти полторы выше колен.
– В это время, - продолжал он, - с аванпостов раздалось выстрелов пять, а так как снимать легче, чем надевать, я снял оба сапога, схватил берданку и побежал с Кочв-м на аванпосты; изодрал ноги, как черт знает что, теперь не знаю, как пойду завтра в горы.
– Вот, охота пуще неволи, шляться по горам!
– заметил, зевнувши, сотник.
– Ты, кавалерия, этого удовольствия не понимаешь, да потом и против цинги полезно; у меня, брат, ноги пухнуть стали.
– И для чего это моряков сунуло в степь? Решительно бесполезный народ на суше, - поддразнивал артиллерист.
– Решать этот вопрос не твоего ума дело, - огрызнулся моряк.
– Цыц вы, ребятишки, - шутливо крикнул комендант, - чем спорить, лучше выпьем, закусим, да и на покой.
На столе уже стоял сыр, холодная говядина и неизменные сардинки.
Комендант нагнулся и вытащил из-под кровати бутылку, в которой был коньяк, теперь замененный водой.
Артиллерист не выдержал и фыркнул. Сотник засунул оба свои громадные уса в рот и еще сдерживался. Гардемарин начал надуваться от внутреннего смеха и ежеминутно готов был разразиться хохотом.
Комендант налил воображаемого коньяку в стакан и ахнул, но так комически, что вся публика разразилась гомерическим хохотом. Гардемарин, лежавший на табуретках, хохотал до того, что табуретка выскочила из-под ног и он слетел на пол; комендант, не знавший виновников опорожнения бутылки, переводил свой недоумевающий взгляд с одного на другого. Наконец публика успокоилась и трое виновных покаялись.
– Ну, что теперь делать?
– спросил комендант.
– Посылать поздно.
– Как поздно?
– зарычал казак.
– Всего половина первого, армяшка должен открыть, вы только скажите, что для вас, а не отпустит, так...
– И казак докончил жестом, проведя рукой по нагайке, висевшей рядом с шашкой.
– Ну, так пошлем, - согласился комендант.
– Нет, господа, позвольте уж мне устроить маленькую пирушку, так как я сегодня в изрядном выигрыше, - отозвался Александр Иванович.
– Я пойду к армяшке и притащу, что у него есть лучшего.