Начальник милиции
Шрифт:
— Да конечно, знаю, ага. Жаль, что ты шутку не оценил. Короче, Валентин… — я ляпнул, что смог: — Я эти журнальчики потерял.
— Как? — нешуточно ужаснулся тот. — Вы представляете, что будет, если они попадут не в те руки?
— Ну как потерял? Не сберег просто. В руки они не попадут. Они в зубы попали.
— Что? — задвинул очки повыше криминалист.
— Я говорю, Мухтарка, паразит такой, сгрыз литературу. Зубы у него чесались. Завел я его к себе, в кабинет-сарайку, вышел на минуту, прихожу, а от метновской практики одна труха,
— Да… — протянул криминалист. — Досадно.
— Не то слово… Только, это самое, Валя… Давай это останется между нами. Я тебе как другу доверился. Сам понимаешь, что за утрату служебной литературы по головке не погладят.
— Хм… Да, безусловно. Вы полагаете, мы друзья?
И смотрит на меня совершенно честным таким взором.
— Конечно, Валентин, — я похлопал лейтенанта по плечу.
— Не знал…
— Вот теперь знай. Мы же ровесники. А молодежь должна вместе держаться. Согласен? Вот мне двадцать два, а тебе?
— Мне тридцать два.
— Ого… А так и не скажешь. Да ты не парься по поводу возраста, старая молодежь — тоже молодежь. И от остальной молодежи отличается лишь наличием жены и детей.
— Я не женат. Мама считает, что карьера…
Я его перебил.
— Ой, Валёк, это мы потом обсудим. Короче… иди в кадры, а то опять закроют.
— Я пошел, — кивнул он и скрылся в кабинете Вдовиной.
А я спустился вниз. Из «аквариума» дежурки выскочил какой-то шкет. Наглый оборвыш в шортах, полинялых черных кедах и замызганной футболке. На вид лет четырнадцать или около того. Может, и больше на самом деле, что-то худоват он для своего пубертатного возраста.
— Стой! — следом за ним выскочил грузный Баночкин.
Сотрясая телесами под форменной рубашкой, он бежал. Вернее, пытался, но где вы видели бегающего бегемота? На галоп эти животные, как и Баночкин, совсем не способны. Бегать у дежурного выходило скверно. Оно и понятно, работа сидячая, дома тоже с телеком и пивком плотно дружил, судя по всему. Я бы на месте Кулебякина гонял бы вот таких подчиненных по стадиону школьному. Ну или по дворику УВД на худой конец.
Парнишка с ходу оторвался на десяток локтей от преследователя, и с каждой секундой расстояние между ними неумолимо увеличивалось. Уже почти выскочив на улицу, парень увидел мою милицейскую форму. Рубашка с погонами, галстук, фуражка. Взглядом уперся в меня и ошарашенно встал. Подумал, что я его крепить собираюсь. Но я посторонился и подмигнул, давая понять, что вовсе не враг ему. Своих не крепим. Беги, Форест, беги…
Он уловил это в моих глазах и рванул с удвоенной силой. Проскочил мимо меня и бухнулся в дверь на пружине. Та отскочила наружу, выпуская беглеца. Вот только его взгляд впечатался мне в сознание. Не сразу. Спустя долю секунды после того, как я его увидел. Как током шваркнуло, и в мозгу вскипел вопрос… Где, черт побери, я его видел?! Я знаю этот взгляд!..
— Морозов! — подбежал бегемот, тяжело сопя. — Это самое… Ты почему не остановил задержанного?
— А у него на лбу не написано, что он задержанный. Задержанные обычно в КПЗ чалятся, ну или хотя бы к батарее в дежурке пристегнуты.
— Да какая батарея? Он же малолетка, четырнадцать лет курвецу!
— Ну извини, Баночкин, в следующий раз задержу. А вообще ты сам виноват, медленно бегаешь. Я тут по утрам, кстати, на пробежки хожу. На школьный стадион. Если есть желание, давай со мной. Вес скинешь, и ни один малолетка от тебя не уйдет.
— Да иди ты! Мне еще бега не хватало. И так одышка. Фу-ух!
Баночкин вытер рукавом лоб и скрылся в дежурке. Плюхнулся в продавленное кресло, привычно откинулся и стал крутить диск телефона.
А мне не давала покоя одна мысль — где я видел этого пацана? Все в памяти переворошил, но не вспомнил. Можно, конечно, спросить у дежурного его имя…
Зашел я в «аквариум», а Баночкин уже кому-то докладывал по телефону:
— Смылся гаденыш… Что значит, прошляпил?! Я же один, без помдежа работаю. Разорваться не могу. Пока пистолет Казаряну выдавал, он момент улучил. Да, думаю, опять щипать людей будет в общественном транспорте. Там его и ловите. В смысле, опять упущу? Да я же объясняю, не могу разорваться.
Но абонент на том конце разъединил разговор.
— Тьфу ты! — в сердцах грохнул трубку Баночкин о телефонный аппарат из белой, как слоновая кость, пластмассы. И такой же крепкой, как бивень. Известно, что сколько ни грохай трубки об советские телефоны — им хоть бы хны. Говорят, советские ученые специально разработали секретный состав полимера для корпусов отечественных телефонов, чтобы любой телфонопользователь — от мелкого клерка до министра — мог не стесняясь выражать свои эмоции и сбрасывать накипевшее от разговора напряжение ударом трубкой об аппарат.
— С кем это ты ругаешься? — спросил я дежурного.
— Да Трубецкой, растуды его в качель. Представляешь? Говорит, чтобы я сам шёл ловить Серого.
— Серого?! — я даже присел на краешек банкетки под стенд с устройством пистолета Макарова.
— Серов Андрей, по прозвищу Серый, — скучно протянул Баночкин. — Ну тот, которого ты не остановил. Вор-карманник.
Меня как обухом по голове ударило… Я только что отпустил своего убийцу!
— Слушай, а где живет этот Серый? — сглотнул я. — Адресок есть?
— У Трубецкого спрашивай… Это самое… Мое дело маленькое — мне привели, я вызвал инспектора ПДН, пока она собиралась, шкет смылся. Все, Морозов, иди, не мешай работать.
— На ириски не налегай.
— Чего?
— Сладкое вредно, — кивнул я на пакетик с «Кис-кис» у него на столе и вышел.
А мысли крутились тёмным водоворотом. Серый… Гаденыш… Уже с малолетства по кривой дорожке идешь. Найду и прибью. Нет… Все таки он еще пацан. Я детей не трогаю. Если врага нельзя ликвидировать, значит, нужно… сделать его своим союзником. Ха!