Начальник Нового года
Шрифт:
– Или ты пешком? – снова задал он вопрос без вопроса, приглашая Тину на пассажирское сиденье ее собственной машины.
На секунду Тине показалось, что она совершенно не знает этого человека и что ей страшновато садиться к нему в машину… «Это же моя машина!» – одернула себя Тина, пристроила себе на лицо самую беззаботную из своих улыбок и триумфально заехала за нужный забор в качестве пассажира.
– Раздевайся, проходи, я сейчас чай поставлю, – бросил Кирилл и ушел куда-то в глубь огромного дома, в котором можно было разместить футбольную команду со всеми игроками запаса. И они бы смогли здесь не только жить, но и тренироваться.
– Скажи мне, Кирка, а ты почему не мог приехать в Москву? – лучезарно улыбаясь, задала она вопрос своему спасителю. – Ты тоже ненавидишь кафе, как Вадик Безрядин?
– А что Вадик? – спросил Кирилл.
– Ненавидит кафе, кофе, фитнес-клубы и маленьких собачек.
– Ну, насчет маленьких собачек я, пожалуй, с ним согласен, – пожал широкими плечами Кирилл. – Ты же видела моего Варвара? (Гигантский сенбернар Варвар степенно встречал их у ворот, и не заметить его было невозможно.)
– Еще гимнастика – по этому вопросу вы тоже наверняка согласны. Вадик каждое утро делает по полчаса гимнастику на свежем воздухе.
Тина сделала паузу, ожидая эффекта.
Кирилл почему-то промолчал, хотя под тонкой майкой видны были очень внушительные бицепсы. Да и остальные мышцы – те, что не были видны, но только угадывались, – были более чем в порядке.
– Тебе точно есть чем похвастаться, – продолжала улыбаться Тина и выразительно посмотрела на торс бывшего одноклассника.
– Да нет, мне как раз хвастаться нечем, – ровно сказал Кирилл и отвернулся к чайнику.
Тина вздохнула и мысленно засучила рукава. Опять никаких развлечений и одна работа. Что они, сговорились, что ли?
– Кир, налей мне чаю и сядь уже! – протянула она с самой просительной интонацией, на которую была способна.
Кирилл поставил на стол пузатый чайник и сел.
– Я тебе с чабрецом заварил. У меня еще с лета остался. Меду хочешь? У меня свой.
– Кто бы сомневался… – под нос себе сказала Тина.
Они помолчали. Первой не выдержала Тина:
– Кир! Давай уже сразу говори, что с тобой происходит. Потому что я тебя совсем не узнаю. Не то чтобы другие не изменились – нет, изменились, и очень даже. Но это какие-то другие изменения, понятные.
Кирилл молчал, глядя, как безостановочно меняется поверхность чая в чашке: янтарный глянец покрывается серебристой тончайшей корочкой, она тускнеет, разламывается на островки, островки превращаются в нити, нити скручиваются в спирали и улетают вверх. А потом опять все сначала.
– Кира! Я зачем сюда перлась на своей любимой машинке по буеракам, если ты никого видеть не можешь?
– Видишь, как ты лучше меня все объяснила. Видимо, поэтому я здесь и сижу между операциями. Ребята шутят: у тебя фамилия Сидельников – вот ты и сидишь. А ты правильно догадалась: я от людей подальше сижу…
Тина решила не поддаваться на скорбный тон и вернуться в нормальное русло:
– Вот видишь, не зря ты химию зубрил, готовился в медицинский. Теперь оперируешь. Какая у тебя специализация? (Тина, как и все, смотрела когда-то «Скорую помощь» и смутно помнила, что у хирургов бывают какие-то «специализации».)
– Я, Валя, военный хирург. Оперирую все подряд, без специализации, но если ты хотела про наши операции спросить – то это не то, о чем ты подумала, это военные операции. Или спасательные. Но суть от этого не меняется – в любом случае это означает очень много крови, грязи и страданий.
Главное было сказано, Кира вдруг перестал разглядывать пар над своей чашкой.
– Знаешь, что мне сказала жена?
– У тебя есть жена? – поразилась Тина. Но ее опять никто не слушал.
– Она мне сказала, что я не человек больше. И я сегодня понял, откуда она это взяла. Действительно, не могла же она это придумать. Это из Стругацких, из «Пикника…», там было про Зону: радиации нет, вообще никаких мутагенных факторов нет, а люди мутируют. Это похоже на самом деле. И совсем уж странно, что это сказала моя жена, то есть что она сказала нечто близкое к истине.
– Жена! – не смогла сдержаться потрясенная Тина. Фиг бы она поехала в деревню, если бы знала про жену.
– А! Жена – да. Есть у меня жена, работает в WWF, но защищает почему-то не тигров в тайге, а кошечек в питомниках, городские парки и свободу слова. Ей обязательно надо кого-то спасать. Оказалось, что мне тоже. Только я всегда думал, что спасать надо конкретно: взять человека, у которого вместо ноги фарш, и спасти его. А потом еще одного, и еще. И так дальше – до тех пор, пока не будет больше нужна твоя помощь. Понимаешь?
Тина кивнула. Она действительно понимала.
– Только видишь, какой получается фокус. Работая по локоть в крови, мы, наверное, меняемся и сами не замечаем как. Людям становится с нами страшно. Вот тебе было страшновато садиться со мной в машину. Тебе! Со мной! В твою машину! Так что какой-то мутирующий фактор есть.
Тине стало неловко, а Кира сидел напротив и смотрел на нее с надеждой. Она не знала, кто прав и кто виноват, и даже не собиралась начинать об этом думать. Но Кирку надо было утешить. Обязательно. Наконец она догадалась:
– Кто у тебя был самый важный человек в детстве?
– Дед, – не раздумывая, сказал Кирилл.
– А дед войну прошел, правда?
– Да. Он у меня единственный дед. Другие мужчины в нашей семье с войны не вернулись.
– Кир, вот твой дед прошел войну, видел и кровь, и грязь, и страдание, как ты говоришь. Но это же не значит, что он перестал был человеком.
– Может, он тоже сомневался? – задумчиво сказал Кирилл.
– И ты сомневаешься! И это хорошо! Я читала, что критика, то есть критическое отношение к собственным действиям, – это есть главный критерий психического здоровья.