Начало Алисизации
Шрифт:
Девушки не походили ни на европеек, ни на азиаток; на лицах их играл здоровый румянец, и они задорно смеялись. Я плясал с ними, держа их за руки, и не мог понять, может, я и вправду бродяга, потерявший память. Очень странное чувство.
…Кстати, я ведь уже как-то танцевал в виртуальном мире. Моей партнершей тогда была мечница-сильфида Лифа, второе «я» моей сестры Сугухи в Альвхейме. Ее улыбку я увидел на лице девушки, что была сейчас прямо передо мной, и от этого наложения у меня в носу закололо.
Пока я прислушивался к внезапно нахлынувшей ностальгии, музыка становилась все громче и быстрее – а потом резко прекратилась. Обернувшись к музыкантам, я увидел, что на возвышение, где они играли, поднялся коренастый мужчина с аккуратной бородкой. Это был старейшина Рулида, отец Сельки Гасуфт.
Старейшина дважды хлопнул в ладоши и красивым баритоном произнес:
– Наш праздник в самом разгаре, но послушайте сейчас, что я скажу.
Селяне подняли кружки с пивом и вином, которое должно было охладить разгоряченные танцами тела, и разразились радостными криками. Потом все утихли; старейшина огляделся и заговорил вновь.
– …Величайшая мечта наших прадедов, живших в Рулиде, наконец осуществилась! Древо зла, отнимавшее благословение Террарии и Солуса у южных земель, срублено! Теперь у нас будет больше места, чтобы выращивать хлеб, бобы и пасти скот!
Крики селян вновь перекрыли красивый голос Гасуфта. Старейшина поднял руки, давая знак успокоиться, и, дождавшись тишины, продолжил:
– Юноша, которому принадлежит это великое достижение, Юджио, сын Орика, выйди!
Старейшина взмахом руки указал на край площади, и Юджио с немного напряженным видом встал и шагнул вперед. Рядом с ним сидел приземистый мужчина – должно быть, его отец, Орик-сан. Он был совершенно не похож на Юджио, разве что цветом волос; и на лице его не было гордости, а было, пожалуй, смущение.
Юджио подбадривал не отец, а другие жители. Он подошел к возвышению и встал рядом со старейшиной; когда он повернулся лицом к площади, раздалась третья, самая громкая волна аплодисментов. Я тоже изо всех сил захлопал – не уступать же остальным.
– Согласно правилам… – вновь прогремел голос старейшины, и все жители деревни стихли и насторожили уши, – Юджио, выполнивший свой Священный Долг в полной мере, вправе сам выбрать себе новый Священный Долг. Он может продолжить рубить лес, работать на ферме, как его отец, пасти скот, стать виноделом, торговцем – он может выбрать для себя любой путь, какой захочет!
…Что?!
Я почувствовал, как мое желание танцевать стремительно остывает.
Сейчас не время держаться за руки с девушками и порхать по площади. Мне надо было дать Юджио последний толчок, и не сейчас, а раньше. Какая будет потеря, если он заявит сейчас, что хочет выращивать хлеб, или что-нибудь типа того.
Затаив дыхание, я поедал глазами стоящего на возвышении Юджио. Тот в замешательстве опустил голову; правой рукой он вцепился в волосы, левую то сжимал в кулак, то разжимал. Может, мне самому взбежать туда, схватить его за плечи и завопить, что мы отправляемся в столицу – едва я успел так подумать, как рядом со мной раздался тихий голос.
– Мне кажется, Юджио… хочет уйти из деревни…
Это была Селька; я и не заметил, как она подошла. На лице ее была улыбка, в которой смешались печаль и радость.
– Ты, ты так думаешь?
– Угу. Иначе с чего ему колебаться?
Будто услышав ее голос, Юджио крепко ухватился рукой за «Меч голубой розы» у себя на поясе. Подняв голову, он сперва посмотрел на старейшину, потом оглядел собравшихся жителей и громко, отчетливо произнес:
– Я хочу – стать мечником. Я хочу вступить в городскую стражу Заккарии и там развивать свои навыки. И когда-нибудь я отправлюсь в столицу.
После секундного молчания в толпе вновь поднялся гомон, но на этот раз отнюдь не дружелюбный. Взрослые хмурились, собирались кучками и, похоже, говорили о чем-то между собой. Отец Юджио и двое парней рядом с ним – скорее всего, старшие братья Юджио – тоже выглядели не очень-то счастливыми.
И вновь толпу успокоил старейшина Гасуфт; он поднял руку, заставив селян замолчать, потом с суровым взглядом обратился к Юджио.
– Юджио, ты… – вдруг он замолчал, погладил бороду и только потом продолжил: – Нет, я не буду спрашивать о причинах. Церковь постановила, что ты имеешь право выбрать любой Священный Долг. Что ж, как старейшина Заккарии [23] , я объявляю, что новый Священный Долг Юджио, сына Орика, – мечник. Если таково твое желание, ты можешь покинуть деревню и совершенствовать свои навыки мечника.
23
Так в оригинале.
Хоооооо. Наконец-то я выдохнул.
Раз так, значит, я наконец-то собственными глазами увижу центр этого мира. Если бы Юджио стал фермером, я бы все равно направился в столицу, но один, и, не имея ни знаний, ни денег, потратил бы, возможно, месяцы, а то и годы в бесцельных блужданиях. При мысли о том, что последние несколько дней тяжкого труда наконец-то окупились, мои плечи расслабились.
Селяне, видимо, тоже приняли решение старейшины; сперва они колебались, но все же захлопали. Однако, прежде чем аплодисменты стали по-настоящему громкими, в ночное небо рванулся крик.
– Постойте-ка!
Крупный молодой парень, разорвав собой стену людей, выскочил к возвышению.
Я хорошо разглядел короткие волосы цвета палой листвы, жесткие черты лица, простой меч на поясе. Этот парень был стражем, охраняющим южный вход в деревню.
Стоя перед возвышением напротив Юджио, он продолжил кричать грубым голосом:
– Это мое право – пытаться стать стражем Заккарии! По справедливости – Юджио может уйти из деревни только после меня, верно?
– Вот именно! – крикнул, выходя вперед, мужчина средних лет с похожими волосами и чертами лица, но с изрядным животиком.
– …Кто это? – спросил я, приблизив лицо к Сельке. Девочка, подумав немного, ответила:
– Прежний капитан стражи Дойк-сан и его сын, он сейчас капитан стражи. Это самая искусная семья в деревне, но от них и неприятностей больше всех.
– Ясно…
Я принялся соображать, что делать теперь; а старейшина Гасуфт, выслушав мнение Джинка и его отца, поднял руку и произнес, словно давая совет:
– Но, Джинк, ты всего шесть лет был стражем. Согласно правилам, ты сможешь участвовать в турнире мечников в Заккарии только через четыре года.