Начало и вечность жизни
Шрифт:
Это не было самопроизвольное самозарождение. Организм образовывался закономерным путем – в живом организме же и из живого же организма. Реди думал, что нашел новое сложное явление в природе и считал возможным, что то же самое явление иногда наблюдается и для внутренних паразитов, червей у животных и человека, различный характер которых для разных видов их хозяев был для него ясен.
Еще при жизни Реди, Мальпиги (М. Маlipighi, 1628–1694) доказал вместе с Валлисниери (A. Vallisneri (Vallisnieri), 1661–1730), своим учеником, ошибку Реди, нашел для насекомых галл их яички и Реди, после того как его друг Честони (H. Сestoni, 1637–1718) подтвердил опыт Мальпиги, оставил и не издал многолетнюю свою работу, посвященную развитию и обоснованию своих взглядов.
Но и эта ошибка Реди не нарушала основ установленного им принципа. Omne vivum е vivо существовало и в этом случае. И вскоре сознание этого явилось господствующим среди натуралистов.
Два человека должны быть помянуты одновременно с Реди, как устанавливающие этот принцип – голландец Сваммердам и итальянец Валлисниери. Сваммердам (J. Swammerdam, 1637–1680) работал независимо от Реди, он также, как и Реди,
Совершенно другую фигуру представляет болонский ученый Андрей Валлисниери, верный ученик великого ботаника Мальпиги. Валлисниери в ряде работ развил принцип Реди, установил его непреложность во всей области тогда известных явлений. Валлисниери пытался придать ему другое выражение для избежания тех заблуждений, в какие впал Реди. Он выразил биогенез ограничительно. Он говорит: «Всякий подобный организм происходит из себя подобного». Это обобщение Валлисниери принял в основу своей Системы природы Линней (С. Linne, 1707–1778), и оно почти столетие считалось наиболее точным и правильным выражением действительности. Между тем через 105 лет после его провозглашения Валлисниери, в 1815 году, во время русской кругосветной экспедиции О. Е. Коцебу (1787–1846) на «Рюрике», снаряженной графом Н. Румянцевым (1754–1818), натуралисты немецкий поэт А. фон Шамиссо (А. v. Chamisso, 1781–1838) и И. Эшгольц (1793–1831) открыли чередование поколений у сальп, противоречащее обобщению Валлисниери. Эти наблюдения Шамиссо и Эшгольца были забыты и вновь не раз открыты другими. Аналогичные явления найдены в других классах животных, и к 1850-м годам вновь мы должны были вернуться к взглядам Реди как к более общим и широким: Omne vivum е vivо – все живое из живого. По-видимому, Валлисниери, более свободный в религиозном отношении мыслитель, чем Реди, подходил к идее вечности жизни, но ясно (сколько знаю) – может быть, по цензурным условиям времени – он эту идею в напечатанных работах не выразил.
После работ Валлисниери принцип Реди, казалось, утвердился в науке. Но, по существу, он стоял в полном противоречии с достижениями тогдашней философской мысли, с представлениями религии и художественного воссоздания природы. И вскоре новые, открытые в науке явления, возродили старые идеи.
Еще при жизни Реди и до выхода в свет его трактата начал перед натуралистами открываться новый мир организмов – невидный простым глазом мир микроскопически мелких существ. Пауэр, английский врач (H. Power, ум. 1673), опубликовал свои немногочисленные наблюдения еще до 1668 года (в 1664 году), но только через несколько лет, в 1670-х годах голландец ван Левенгук открыл этот новый мир во всем его разнообразии и значении. Ван Левенгук (A. v. Leeuwenhoek, 1632–1723) считал, что и эти мелкие организмы точно так же образуются биогенезом; но так думали далеко не все. Мир этот оказывался все более и более значительным; сперва думали, что он более велик и разнообразен, чем видные простому глазу организмы. По-видимому, это не так – но все же он оказался вездесущим. Его находили в воде, воздухе, земле, в пыли, в почве, среди других организмов, он появлялся всюду при гниении и брожении. Казалось, вся природа проникнута жизнью, и жизнь появляется всегда при удобных для нее условиях тепла, света, влаги. При этом неизвестно было, куда относить эти новые формы организмов – к растениям или животным, или необходимо создать для них новое царство. Линней, великий и глубокий систематик, образно выразил это чувство, назвав их хаосом инфузорий, из которого дальше рождаются более ясные и определенные живые существа. Еще до конца XVIII века линнеевский хаос не сходил с научного языка. Появилось сомнение в принадлежности их к животным и к растениям, и к обычным организмам, а в таком случае и к возможности распространить на них принцип Реди.
В 1740-х годах, через десять лет после смерти Валлисниери, эти сомнения получили, казалось, реальное обоснование. Английский ученый-иезуит Нэдгам (J. Т. Needham, 1713–1781) и один из величайших натуралистов граф Леклерк де Бюффон (сomte G. L. Leсlerс de Buffon, 1707–1788), работавшие сперва отдельно, объединившись в общей работе, в ряде наблюдений и опытов пытались доказать, что мир микроскопических организмов, по существу, отличен от животных и растений. Эти существа, по их мнению, не обладают всеми свойствами организма, не происходят из себе подобных. По Нэдгаму, это живые вещества, не обладающие чувствительностью; при дальнейшем дроблении они становятся невидимыми и переходят в элементарные молекулы тел. По Бюффону, они или сами представляют из себя органические молекулы, или приближаются к тем особым, отличным от строящих косную материю частицам, органическим молекулам, на которые распадается организм после смерти и из которых состоит при жизни. Казалось, их опыты указывали, что обобщение Валлисниери для них неприменимо. Подобное среди них не происходит из подобного. Вопрос о гетерогенезе получил особое значение, хотя для Бюффона не в этом был центр тяжести, так как Бюффон принимал постоянство своих органических молекул в природе, их неуничтожаемость, так что с его точки зрения здесь могло не быть ни биогенеза, ни гетерогенеза: комплексы органических молекул становились все мельче, становились невидимы, а затем обратно вновь слагались в новые существа, одаренные неполной жизнью. Эти «молекулы» были бессмертны и они слагали все организмы. При их распадении они проходили через те микроскопические существа, неполные организмы, которые были открыты Левенгуком.
Наблюдения и спекуляции Нэдгама и Бюффона обратили на себя внимание и вызвали новый подъем идей гетерогенеза, охватив даже ученых, отбрасывавших идею органических молекул Бюффона, но принявших указанное ими Нэдгамом резкое отличие микроскопических организмов от обычных. Многие не признавали их за полные организмы. Гетерогенезом они объясняли появление их в среде, где не было их зародышей.
Опыты Нэдгама, Бюффона и их сторонников были подвергнуты проверке и критике итальянцем, аббатом проф. Спалланцани (G. Spallanzani, 1729–1799) и молодым русским ученым, украинцем М. М. Тереховским (1740–1790) [22] , потом профессором в Петербурге, забытым сейчас видным русским ученым. И хотя мы теперь видим, что Спалланцани и Тереховский были правы, их идеи не имели успеха у современников. Конец XVIII, начало XIX столетия является временем возврата к гетерогенезу. Помимо микроскопических существ его опять стали применять к паразитным червям, тайнобрачным растениям, грибам или плесеням и т. д. В это время под давлением научных фактов сторонники биогенеза становились его противниками. Такой перелом взглядов произошел у такого крупного ученого, как Ламарк (J. de Monnet, chevalier de Lamarck, 1744–1829). А такие не менее вдумчивые и серьезные исследователи, как Тревиранус (G. R. Treviranus, 1776–1837), повторяя опыты Спалланцани и Тереховского, признавали их неубедительными и видели значение работ Нэдгама и Бюффона в том, что они заставили науку отойти от достижений Реди и вернуться на верный путь старых воззрений.
22
Он называл себя в латинской работе (1775) Russo-Ucrainus.
Движение мысли остановилось на этом пути почти на столетие, до середины прошлого, XIX века.
И лишь медленно накоплялся научный материал, который указал, что научное искание сошло с правильного пути, на который оно стало было в 1668 году.
Но никогда и в это время не было полного возвращения к старому. Идея Реди не замирала никогда. Все время были упорные сторонники общего биогенеза, крепко державшиеся за принцип Реди. Этот принцип без всяких колебаний признавался для всех классов высших растений, позвоночных, насекомых, в подавляющем большинстве беспозвоночных и низших растений, везде, где история организмов была изучена. Он был все время живым в научном сознании, но не считалась доказанной его всеобщность для всего живого.
К этому пришли лишь после новых долгих десятилетий научной работы. Путь научной мысли, к этому приведший, был сложный. Любопытно, что одновременно с возрождением гетерогенеза и археогенеза изменялись и другие биологические воззрения, причем эти изменения отнюдь не отвечали нашим логическим требованиям. Так, казалось бы, что резкое деление природы на два царства – живое и мертвое – должно было бы совпадать с победой биогенеза. В действительности мы наблюдаем резко иное.
Я уже указывал, что старое деление Аристотелем природы на живую и мертвую пало в первой половине XVII столетия, как раз тогда, когда подготовлялось первое доказательство реального существования различия между живым и мертвым. Точно так же в середине и конце XVIII века оно вернулось вновь в научное сознание, как раз тогда, когда снова возродился археогенез и гетерогенез.
В 1766 году, кажется впервые, молодой тогда немецкий ученый, вскоре знаменитый русский академик П. С. Паллас (1741–1811) провозгласил и доказал единство растительного и животного царств и необходимость деления тел природы на два царства – царство живых – население планеты и царство мертвых – ее территорию. Паллас все время придерживался принципа Реди и был одним из немногих крупных натуралистов, которые шли своим путем, впереди своего времени, нередко непонятые своими современниками. Мы – его потомки – до сих пор не воздали ему должного и не сознаем, чем ему мы обязаны. Обыкновенно и это своеобразное возрождение старого деления природы приписывается не Палласу, а французским натуралистам, работавшим независимо от него, но высказавшим свои идеи на 20 лет позже. Его приписывают великому анатому и мыслителю Ф. Вику д’Азиру (1786) (F. Vicq d’Azyr, 1748–1794), врачу Марии-Антуанетты, умершему во время террора, не вынесшему ужасов кровавой смуты – его нежный и тонкий организм разбился от нравственных страданий – и A. de Жюсье (A.L. de Jussieu, 1748–1838), независимо от Вика д’Азира развивавшему те же идеи, которые он, по-видимому, проводил долгие годы раньше в Jardin des plantes в Париже при установке своей системы растений.
С конца XVIII века это деление природы на два отдела – живую и мертвую – установилось прочно, и очевидно оно, при существовании принципа Реди, получало совершенно иное значение в построении Космоса, чем то же деление во времена Аристотеля при господстве идей самопроизвольного зарождения.
Еще большее значение имело точное изучение мира микроскопических организмов. Мало-помалу выяснилась его сложность. Во всех случаях, когда какой-нибудь из этих организмов начинали изучать более внимательно, находили полное подтверждение принципа Реди. Среди этого мира отличили и животных, и растений. Идеи и Нэдгама, и Бюффона были давно уже всеми забыты. Невольно мысль натуралистов в первые десятилетия XIX века возвращалась к старым представлениям и незаметным накоплением фактов, все большее и большее значение приобретал принцип Реди. Старое представление Валлисниери и Линнея, отрицание самопроизвольного зарождения, нашло себе горячих сторонников и в области изучения этих явлений. Одним из виднейших среди них был берлинский ученый Эренберг (G. Ehrenberg, 1795–1876), десятки лет жизни посвятивший изучению микроскопических организмов. Эренберг преувеличивал в другую сторону. Он считал мелкие организмы, открытые Левенгуком, какими, например, были инфузории, за «совершенные организмы», находя в них такие органы, которые существуют только у организмов многоклеточных. Любопытно, что эти взгляды Эренберга ближе к современным, чем к представлениям конца XIX столетия.