Начало одной жизни
Шрифт:
– Если капитана, то капитан - это я.
– Вы?
– удивленно воскликнул я.
Я подошел к нему и отдал свое направление.
– А насчет направления, - сказал капитан, - придется его передать старпому. Я ведь еще отпускник, пока не командую судном.
Старший помощник капитана взял мою бумажку, расписался на ней, вызвал боцмана и сказал:
– Получай, Алексеевич, себе пополнение.
– Затем он что-то пошептал ему на ухо, видимо делал какие-то наставления, потому что все время строго грозил пальцем.
Боцман
– Будешь жить со мной.
Потом стал водить по палубе и рассказывать о шпилях и браншпилях. Провел меня по всему кораблю и сказал:
– Ну ладно, для начала хватит. Гуляй пока, а придет время, я с тобой подзаймусь как следует.
И наконец я расхаживаю по палубе один.
"Вот сейчас увидел бы меня цыганенок Петька, наверное, от зависти лопнул бы!
– думал я.
– Жаль, что нет поблизости моих друзей".
Ко мне подходит небольшого роста матрос.
– Здравствуй, парнище!
– важно говорит он.
– Ты что тут ходишь?
– Как - что? Матросом меня сюда прислали.
– Ах, вот как! А почему же тогда об этом никто не знает?
– Как - никто? Помощник капитана сам сказал боцману...
– Это помощник капитана и боцман знают, а вахтенный о твоем приходе на судно доложил команде? Ты о чем-нибудь спрашивал у вахтенного?
– Нет,
– ВОТ ТО-ТО И ОНО.
Матросу, видимо, нечего было делать, поэтому он с удовольствием точил со мной лясы.
– Когда новый матрос приходит на судно, - продолжал он, то он прежде всего спрашивает... Что спрашивает?
Я молчал. Откуда я мог знать, что должен спрашивать новый матрос?
– Он сначала спрашивает, где находится камбуз, - отвечал сам себе матрос, - а потом - гальюн, или ты, может быть, уже видел-перевидел разных судов, что тебе надоело и спрашивать? Бывает и так: проработает человек до седых волос на море, и уже равнодушно относится к морским законам, - глядя на мой облупленный нос, говорил он.
– Да, я уже прилично работаю, еще со старого парусного флота, - повторил я слова девушки из отдела кадров.
И как повернулся мой язык сказать такое, прямо не знаю! Вот так всегда он у меня держится, держится на своем месте, а потом как сорвется да ляпнет что-нибудь, потом хоть стой, хоть падай. У юркого матроса даже глаза загорелись, и мне показалось, что он подпрыгнул на месте.
– Ну вот, я же вижу, что дело имею с бывалым матросом! воскликнул он.
Но вдруг по палубе забегали вахтенные, и боцман крикнул юркому матросу:
– Чапига, готовься, переходим к элеваторной пристани.
– Боцман, для перехода можно использовать свободных людей?
– спросил мой собеседник,
– Можно, все равно сейчас вахту менять.
– Ну, старина, - сказал мне Чапига, - тебе карты в руки.
– Чего?
– спросил я.
–
– На бак!
– кому-то крикнул боцман.
– Слышишь? Эта команда уже относится к тебе, - сказал Чапига.
А где находится бак, бог его знает, но, если боцман кивнул в сторону носовой части, думаю я, значит где-то там. Прихожу в носовую часть судна, а там ни баков, ни ведер ничего нет. И надо ведь случиться такому несчастью, только успел ступить на палубу, и вот тебе, судну, как назло, нужно переходить к другой пристани. Стою на носовой части и слышу: боцман что-то свистит и свистит.
"И что он свистит?" - думаю я.
Вслед за свистом слышу его брань.
"Что такое? Что случилось?"
– Что там, оглохли, что ли?
– кричат с мостика.
– Руби носовой!
"Что рубить, где рубить?" - думаю я.
Ко мне подбегает тот же юркий матрос Чапига, отталкивает меня в сторону, раскайловывает с кнехта канат, на берегу с пушки снимают гашу, и лебедкой матрос подбирает конец. В этом и заключается морская команда "Рубить носовой".
Нужно сказать, морские команды, как ни странны на первый взгляд, просты и лаконичны. Вместо того чтобы кричать: "Отпусти стопор левого якоря и считай, сколько пройдет больших звеньев якорного каната", моряки говорят: "Левый якорь на грунт, считать на клюзе!" Или, вместо того чтобы кричать: "Эй! Отойди, смотри, падает на тебя, убьет!", - моряки говорят кратко: "Полундра!".
Я тогда не понимал морских команд, а только стоял да хлопал глазами.
Пока мы переходили от лесной пристани к элеваторной, я так устал, что не мог шевелить руками, хотя во время перехода не стукнул палец о палец. Вероятно, это от сильного нервного напряжения.
Из-за своего языка я прославился на корабле в первый же день. Почти вся команда меня называла матросом со старого парусного флота, а я, не зная, что давным-давно нет парусного флота, продолжал гордиться, когда меня так называли.
Матросы, видя, что я еще глуповат, стали надо мной подстраивать разные шутки. В первый раз якобы от имени боцмана заставили меня драить до зеркального блеска старый, заброшенный якорь. Это случилось на второй день, а на третий мне сказали, что меня вызывает капитан.
– А где он?
– спросил я.
– Да на клотике чай пьет, - ответили мне.
Я постеснялся спросить, где клотик, потому что корчил из себя бывалого моряка, и стал искать капитана.
Искал, искал, разумеется, не нашел, а клотик-то, оказывается, находился на самом верхотурье мачты, там прикреплена клотиковая лампочка.
На четвертый день от имени капитана послали меня искать боцмана, который, по их словам, сидит в шпигате и бреется. Шпигат - это отверстие, через которое с палубы стекает за борт вода, в него и кулак не пролезет.