Начало великих свершений… (другая версия)
Шрифт:
При спасении сбитого экипажа было сожжено четыре танка «БТ-5», погибло- офицеров- семь, нижних чинов- шестьдесят два. Ранено- семьдесят один. Из них тяжело- пятьдесят. Потери противника- триста двенадцать человек убитыми, ранеными- около ста. Один танк «Ха-Го». Взято в плен- ноль. Совершило самоубийство- двенадцать. Экипаж самолёта спасён. Один- убит. Один- ранен. Один- обожжён. Таков итог. Стоили наши жизни такой цены? Не знаю. Может и стоили. Лётчика обучить не в пример труднее, чем танкиста, или, тем более, пехотинца, махру… Не знаю. Всеволода в госпиталь отправили. Мало, что обгорел, так ещё и дырку в нём сделали. Правда, врач сказал что жить
Подполковник Всеволод Соколов. Апрель 1940
Приснопамятной драке со Звонаревым и K° удается изрядно испортить мой отпуск. Четыре дня подряд я как проклятый таскаюсь в Священный Синод. Меня по очереди допрашивают трое следователей: двое штатских и один духовный. Нельзя сказать, чтобы они были грубы или невежливы. Но они исключительно настойчивы. Их интересует буквально все: сколько коньяку я выпил с Кузьминым, о чем говорил с о. Платоном между второй и третьей рюмкой, был ли интендант-полковник застегнут на все пуговицы ли нет? И так далее, и так далее. Странно, они не пытаются ловить меня на ошибках, они даже не заставляют меня ничего подписывать, а только вежливо просят иногда перекрестится на образа в подтверждение своих слов. И все наши, о, нет, не допросы, а «беседы» аккуратно записываются на магнитофон. И вот теперь — кульминация, апофеоз моих визитов в Святейший Синод: получено приглашение к самому обер-прокурору Синода — всемогущему соратнику Ворошилову.
Хотя это именно приглашение, а не приказ явится тогда-то туда-то, манкировать таким приглашением не следует: последствия отказа не предсказуемы. Так что теперь я вылезаю из такси, и, придерживая рукой танкистский кортик, торопливо шагаю к дверям. Хм, часовые пока еще не узнают. Или уже узнают, просто не показывают вида?
— Приглашен к соратнику Ворошилову на 1115, - сообщаю я в ответ на немой вопрос "стража райских врат" и демонстрирую приглашение.
Цербер делает выверенный до миллиметра шаг в сторону пропуская меня внутрь. Широкая лестница, второй этаж. Приемная с двумя секретарями, которые забирают у меня приглашение, однако, так же как и раньше, не просят отдать оружие. В Святейшем Синоде вообще весьма странные обычаи…
Могучая дверь черного дуба с надраенной медной табличкой "Обер-прокурор Святейшего Синода К.Е. Ворошилов".
— Разрешите? Подполковник Соколов по Вашему приказанию прибыл!
Человек, вставший навстречу мне из-за стола, отрицательно качает головой:
— Я не вызывал Вас, соратник Соколов, а приглашал. Прошу Вас, проходите, располагайтесь.
Я подхожу к роскошному письменному столу, и присаживаюсь в глубокое кресло, заботливо придвинутое для посетителей. Обер-прокурор внимательно рассматривает меня, не стесняясь и не смущаясь моего уродства, а я отвечаю ему тем же. Климент Ефремович среднего роста, с типично офицерскими усиками и внимательными умными глазами на открытом, хорошем лице. На нем повседневный вицмундир без погон, с большими, шитыми золотом восьмиконечными крестами в петлицах. Орденов нет, только знак "Героя России" и партийный значок, чуть потемневший и с надтреснутой эмалью. Внезапно, Ворошилов широко улыбается и спрашивает:
— Ну, и как впечатление?
— Очень хорошее, — вежливо отвечаю я и в свою очередь спрашиваю, — А как Ваше?
Он смеется. Затем как гостеприимный хозяин предлагает чай, сухари, пряники. От чая я не отказываюсь и с удовольствием прихлебываю ароматный и крепкий напиток.
— Как проводите отпуск, соратник? — интересуется Ворошилов неожиданно. — Театры, выставки, или так, с детьми гуляете? Сейчас в столице есть что посмотреть, — он мечтательно заводит глаза вверх. — Особенно рекомендую: сейчас идут гастроли Ла-Скала. Сегодня дают "Норму".
Обер-прокурор напевает несколько тактов из "Марша друидов". Слышал я, что соратник Ворошилов — страстный театрал, и вот теперь — подтверждение. Я, конечно, немного разбираюсь в опере, но как-то не готов к беседам с театралом в фельдмаршальском мундире… А Климент Ефремович между тем продолжает:
— Потом, в Малом театре идет "Драматическая трилогия" Толстого. Не правда ли, соратник, Жаров превосходен в роли Годунова?
Перун-заступник, вот это влип! Да я лучше бы пошел в атаку на целую зенитную бригаду японцев в одиночку, чем это!..
— Да, да, соратник, Жаров не подражаем. — Господи, что ж еще сказать?
— А если Вам, соратник захочется чего-нибудь полегче, то очень рекомендую оперетту "Вольный ветер". Прекрасная легкая вещица, замечательно господин Дунаев написал. Очень рекомендую. И супругу возьмите: вот как раз свою вину и загладите.
Вот это уже ближе к делу. Виноват, вопросов не имеется. Встаю, одергиваю китель:
— Господин обер-прокурор вину свою признаю в полном объеме. Прошу дать возможность кровью искупить…
Он останавливает меня, крепко взяв за локоть:
— Не знаю, какую вину Вы, соратник Соколов, признаете, но могу сказать одно: перед Синодом у Вас вины нет.
Как интересно! А как же проломленный череп генерал-майора, три звонаревских зуба и еще это, отбитое, чем интенданты размножаются? Это значит не вина?
— А крови Вы, соратник, уже пролили за Россию столько, что иному на всю жизнь хватит. Я же имел ввиду, то, что тот день Любовь Анатольевна наверняка планировала провести несколько иначе, нет? — он широко улыбается. — Да Вы садитесь, садитесь. У меня к Вам очень серьезное предложение: не хотели бы Вы перейти на службу к нам?
Если бы Климент Ефремович прямо сейчас достал бы кувалду и от всей души ошарашил бы меня этой кувалдой по темечку, я и то бы меньше удивился.
Я изумленно молчу. Бывают же на свете чудеса.
— Да Вы не торопитесь, Всеволод Львович, подумайте. Вы нам подходите. Вы уже достаточно повоевали на фронте, чтобы Вас кто-то мог посметь обвинять в трусости, так не пора ли теперь подумать и о службе на другом поприще? У Вас семья и Вам, конечно, хотелось бы проводить с ней побольше времени. А наша служба ничуть не менее важна чем фронт, уж поверьте.
Да я верю, верю, господин обер-прокурор, просто…
— В деньгах Вы ничего не потеряете: при переводе я гарантирую Вам присвоение чина статского советника.
Да уж… Вот так небрежно предлагают генеральство, правда, штатское, но какая разница. В деньгах, пожалуй, даже выиграешь…
— Прошу прощения, соратник, но что я могу делать в Вашем ведомстве? Я всего лишь офицер-танкист, смею думать неплохой. Но ведь в Вашем ведомстве танков нет. Или…
— Разумеется, нет. Я думаю предложить Вам должность столоначальника одного из столов Святейшего Синода. Ваши начальники все отмечают, что "…с бумагами управляется успешно, член партии, пользуется заслуженными доверием и любовью подчиненных". О. Михаил, о. Феодосий, другие Ваши военные иерархи и, что особенно показательно, о. Платон — все в один голос дают Вам самые лестные характеристики…