Начало
Шрифт:
– Вовсе не модистка, а художник! Сейчас женщинам доступны многие профессии.
Только рассеянность матери позволила леди Эдит обойтись без внушения по поводу глупостей в голове младшей дочери. Суфражистских идей в своем доме леди Вайолет допустить не могла, даже если их высказывала собственная дочь. Тем более если их высказывала собственная дочь!
Прогулки Эдит по окрестностям в сопровождении кого-то из лакеев, а то и двух, груженных мольбертом и ящиком с красками, в поисках натуры – это одно, но идея заниматься живописью профессионально и всю жизнь!.. У Эдит определенно способности,
– Мазня!
Вайолет безразлично, что это новый стиль. Она предпочитала «менее размазанную» живопись, которую не стыдно продемонстрировать в салоне приятельницам. И готова нанять для Эдит достойного учителя. Только где их взять, достойных? Дважды попадались такие же мазилы, которым впору заборы красить, потому разговоры об увлечении Эдит живописью леди Вайолет раздражали, а когда ее что-то раздражало…
Роберт незаметно вздохнул. В семье все по-прежнему… Поэтому когда Эдит сказала, что пойдет к себе, Роберт был даже рад. Они остались с леди Вайолет одни.
В малую гостиную, где они сидели у камина, вошел дворецкий с вопросом, не нужно ли еще чего-то.
– Если вы предупредили Томаса и конюха, то мне ничего больше не нужно. Я разденусь сам, Томас может идти по своим делам, коих у него всегда в избытке.
Роберт знал, о чем говорил, у Томаса в каждой деревне, где они останавливались, тут же возникала дюжина романов, за что камердинер даже бывал местными кавалерами бит. Но Томас неисправим, Роберт не сомневался, что ловелас уже назначил кому-нибудь свидание.
Леди Вайолет поморщилась, она вовсе не приветствовала панибратские отношения сына с его слугой, но пока ничего не говорила против, считая, что всему свое время. Больше Томасу не придется спасать жизнь своего хозяину, значит, и отношения изменятся.
– А Арчер пусть подождет меня, я позвоню, когда освобожусь.
Пожелав хозяевам доброй ночи, Бишоп величаво удалился. Конечно, горничная миледи подождет ее. А потом, уложив хозяйку, еще приведет в порядок одежду, приготовит все для следующего дня и только тогда отправится отдыхать сама, чтобы рано утром быть готовой по первому звонку предстать перед миледи бодрой и собранной. Слуги не имеют права спать столько же, сколько хозяева, особенно личные горничные или камердинеры. У них не бывает выходных, не может болеть голова или зуб, не может быть личной жизни.
Но если они согласны, то оказываются на ступеньку выше остальных слуг, не считая, конечно, дворецкого и экономки. Камердинера и личную горничную величают по фамилии, и даже говорят им мистер и мисс. То, что Томаса хозяин зовет по имени, скорее свидетельство их особых, почти дружеских отношений. Но мистер Бишоп предпочитал об этом не думать, у него хватало и своих забот.
Молодой граф решил осмотреть закрытую часть дворца и пришел в ужас, хотя постарался этого не показывать. Было от чего. Дворецкий надеялся, что хозяева пробудут Сезон в Лондоне, тогда можно будет сократить расходы на содержание Даунтона и пустить их на подновление тех же оконных
Но большой дворец требует не только большого количества дров, слуг тоже нужно много. Если не зачехлять люстры, то с них нужно вытирать пыль, чтобы топить камины, нужны слуги, чтобы чистить их тоже…
Почему бы хозяевам не ограничиться малым домом? Дауэрхаус вполне приличный особнячок, в котором достаточно спален для их небольшой ныне семьи, можно прожить зиму. Комнат для слуг маловато, и кухня тоже непривычно мала, но уж это не проблема. Слуги как-нибудь разместятся по двое в комнате, а кухарке мисс Бикет не придется готовить для стольких гостей, как бывало раньше.
Об этом шла беседа и у леди Вайолет с сыном.
– На время работ мы могли бы переехать в Дауэрхаус. Нам троим места будет достаточно, а гостей пока не предвидится. Под предлогом ремонта можно никого не приглашать.
Леди Вайолет несколько секунд молча смотрела на пламя камина, потом вздохнула, что с ней бывало не так часто.
– Роберт, мы, конечно, можем переехать в Дауэрхаус и пожить там, но, боюсь, проблем Даунтона это не решит.
Мать подтверждала его худшие опасения: отец не ремонтировал Даунтон не потому, что не желал, а потому, что не было средств.
– Неужели все так плохо?
– Не знаю насколько, твой отец не очень любил делиться неприятностями, но, полагаю, гораздо хуже, чем ты ожидаешь. Думаю, требуются большие деньги…
– Я намерен встретиться и с мистером Уайльдом, коль скоро он вернется в Лондон. Если нет, то пусть архитектор оценит объем работы, буду знать, сколько мне нужно срочно заработать. Проект хорошо бы иметь сейчас, чтобы весной начать работы, иначе мы и к осени не успеем закончить.
– Это единственный повод ехать в Лондон?
Несмотря на равнодушный тон леди Вайолет, сын прекрасно понял ее беспокойство.
– Это не повод, а причина. Мне нужно как можно скорей оформить множество бумаг по поводу наследства, понять положение дел и восстановить полезные связи. Сидя в Даунтоне, я ничего не сделаю, ездить в Лондон все равно придется. Если желаешь, можешь поехать со мной, вам с Эдит было бы полезно развеяться.
– Нет, мы останемся в Даунтоне. Траур не то время, когда стоит показываться в свете. Все примутся наносить визиты и соболезновать, присматриваясь, чтобы увидеть у меня те чувства, которые желают увидеть. Кто-то скажет, что я скорблю, а кто-то, что втайне рада.
– Мама!
– Не будем обо мне. Я хочу быть уверена, что ты не сделаешь в Лондоне шагов, которые могут быть превратно истолкованы.
– Ты о… Кэролайн? Не беспокойся, я не сделаю ни единого шага, который даже самые придирчивые ханжи смогут превратно истолковать.
– Я рада, что ты так уверен.
Взгляд, который бросила леди Вайолет на сына, говорил о том, что в действительности она не столь уверена. У матери была причина волноваться за сына, не зря три года назад он практически сбежал в Африку из-за сердечной раны.