Начало
Шрифт:
Ух-х-х, эти Лассы! И как же соседи могут тебя достать! Особенно эта тощая Джоан, обожавшая рассказывать об их винном погребе в европейском стиле, «вырытом прямо в земле». Патриция привычно показала средний палец дому Лассов. Ей не терпелось выяснить, что известно Марку о Роджере Лассе, находился ли он все еще за океаном. Она хотела сравнить впечатления. Похоже, она и ее муж ладили, лишь когда мыли косточки друзьям, родственникам и соседям. Возможно, мусоля супружеские проблемы и семейные неудачи других, они обращали меньше внимания на
Скандал всегда получался лучше после бокала-другого белого вина, и Патриция одним большим глотком допила второй. Сверившись с кухонными часами, она решила притормозить, учитывая предсказуемое недовольство Марка: ну как же, прийти домой и обнаружить, что жена вырвалась вперед на два бокала. А впрочем – пошел он! Сидит весь день в офисе, ходит на ленч, встречается с людьми, домой вернуться не спешит, успевает только на последний поезд. А она торчит тут с малышкой, Маркусом, няней и садовником…
Патриция налила себе еще вина, гадая, сколько пройдет времени, прежде чем Маркус, этот маленький ревнивый демон, разбудит сестричку. Няня, прежде чем уйти, уложила Жаклин спать, и малышка еще не проснулась. Патриция вновь посмотрела на часы, отметив, что тихий час сегодня затянулся. Надо же, эти дети просто чемпионы сна! Подкрепившись еще одним глотком вина и думая о своем маленьком озорном четырехлетнем террористе, она отложила забитый рекламой журнал «Куки» и по черной лестнице поднялась на второй этаж.
Сначала Патриция заглянула к Маркусу. Он лежал лицом вниз на сине-красно-белом ковре с эмблемой «Нью-Йорк рейнджерс» рядом с кроватью в виде саней. Включенная электронная игра соседствовала с его вытянутой рукой. Вымотался. И конечно же, придется дорого заплатить за столь долгий дневной сон. Когда теперь удастся угомонить этого бандита?.. Но, опять же, это уже вахта Марка.
Патриция пошла по коридору, недоумевая и хмурясь при виде комков черной земли на ковровой дорожке, – ох уж этот маленький демон! Она остановилась у закрытой двери, с ручки на ленточке свешивалась шелковая подушечка в виде сердца с надписью: «Ш-Ш-Ш! АНГЕЛ СПИТ!» Патриция открыла дверь, вошла в полутемную теплую детскую и вздрогнула, увидев силуэт взрослого человека, раскачивающегося в кресле-качалке у детской кроватки. Это была женщина, и в руках она держала маленький сверток.
Незнакомка качала ее Жаклин! Но в теплой комнате, устланной толстым ковром, при мягком приглушенном свете в этом не усматривалось ничего предосудительного.
– Кто?..
Патриция приблизилась еще на шаг.
– Джоан? Джоан… это ты? – Она подошла ближе. – Как ты?.. Ты прошла через гараж?
Джоан – это действительно была она – перестала раскачиваться и встала. Лампа с розовым абажуром находилась у нее за спиной, так что Патриция не могла разглядеть лицо соседки, отметила только как-то странно искривленный рот. И пахло от Джоан грязью. Патриция тут же вспомнила свою сестру, тот ужасный, ужасный День благодарения в прошлом году.
И почему она здесь, почему держит на руках крошку Жаклин?
Джоан подняла руки, протягивая младенца Патриции. Та взяла дочку и сразу поняла – что-то не так. Неподвижность девочки отличалась от сонной расслабленности.
В тревоге Патриция отбросила край одеяла с личика дочки.
Розовые губки младенца чуть разошлись. Темные глазки смотрели в одну точку. У самой шейки одеяло было мокрым. Патриция дотронулась до него и тут же отдернула руку – два пальца стали липкими от крови.
Крик, поднявшийся из груди Патриции, не успел сорваться с губ…
Анна Мария была на грани безумия в прямом смысле этого слова. Она стояла на кухне и шептала молитвы, ухватившись за край раковины, словно дом, в котором она столько лет прожила с мужем, превратился в утлый челн, застигнутый жестоким штормом посреди океана. Она просила Бога подсказать, что делать, облегчить страдания, дать надежду. Она знала, что ее Энсель – не зло. Не такой, каким кажется сейчас. Просто он очень, очень болен. (Но он убил собак!) И какой бы ни была болезнь, она в конце концов пройдет, и Энсель опять станет нормальным.
Анна Мария посмотрела на запертый сарай в темном дворе. Вроде бы там пока все тихо.
Сомнения вернулись, как и в тот момент, когда она услышала сообщение об исчезновении из моргов тел пассажиров рейса 753. Что-то происходило, что-то ужасное (он убил собак!), и предчувствие беды, грозившее сокрушить ее, удавалось остановить только регулярными походами к зеркалам и раковине. Анна Мария мыла руки и прикасалась к собственному отражению, тревожилась и молилась.
Почему Энсель на день закапывался в землю? (Он убил собак!) Почему не говорил ни слова, только рычал и повизгивал? (Как собаки, которых он убил!)
Ночь вновь захватывала небо… чего Анна Мария страшилась весь день.
Почему он сейчас такой тихий?
Прежде чем успела подумать о том, что делает, прежде чем потеряла ту толику решимости, что еще оставалась в ней, Анна Мария вышла из дому и спустилась по ступеням заднего крыльца. Не посмотрела на могилы собак, не поддалась этому безумию. Теперь она должна быть сильной. Еще какое-то время…
Двери сарая. Замок и цепь. Она постояла, прислушиваясь и с такой силой вдавливая кулак в рот, что заболели передние зубы.
Что бы сделал Энсель? Открыл бы он дверь, если бы в сарае находилась она? Заставил бы себя взглянуть на нее?
Да, безусловно.
Анна Мария отперла замок ключом, который висел на груди. Размотала цепь. Отступила назад, встав так, чтобы он не достал ее (от столба Энсель мог отойти лишь на длину цепи), и распахнула створки.
Ужасный запах. Дикая вонь, от которой заслезились глаза. И там ее Энсель.
Она ничего не видела. Вслушалась. Ничто не заставило бы ее войти в сарай.