Национальность – одессит
Шрифт:
Я провел в кругу семьи и хлопотах еще две недели, после чего двинулся в Россию. Что во Франции, что в Германии, что в России было спокойно. Все, с кем бы я ни разговаривал, уверены, что ничего серьезного не произойдет. Немецкие пограничники были все так же вежливы с пассажирами первого класса «Восточного экспресса». Их русские коллеги даже не заглянули в мое купе, пообщались с проводником, который показал им мой заграничный паспорт нового образца, которые ввели с позапрошлого года. Там, кроме всего прочего, указано, что я ординарный профессор, а значит человек благонадежный.
Павлин встретил меня
Пятнадцатого июля Австро-Венгерская объявила войну Сербии. На следующий день Российская империя начала мобилизацию в пограничных территориях с Австро-Венгрией, чтобы защитить братский народ. Семнадцатого июля будет объявлена всеобщая мобилизация, а девятнадцатого Германии объявит войну России.
Полковник Старуков принял меня сразу, как только из кабинета вышли два капитана.
— Я помню про пари! Вот уж не думал, что такой молодой человек окажется дальновиднее меня! — признался он. — Назначайте время и место, где угощу вас шампанским.
— Выпьем его после победы, Пришел не за этим, а чтобы доложить, что готов приступить к службе, — проинформировал я.
— Так вы же теперь профессор, призыву не подлежите, — возразил он.
— Освобожден от должности по собственному желанию, — сообщил я и добавил высокопарно: — Хочу послужить родине в трудную годину.
— Что ж, не могу вам мешать исполнить свой долг! Сейчас прикажу, чтобы вам выписали повестку на сегодня. Пойдете с ней в бухгалтерию, получите триста рублей на обмундирование, — торжественно произнес полковник. — Если не успеете пошить за месяц — сейчас, говорят, везде такие очереди! — зайдите ко мне, продлю срок подготовки.
— У меня уже все готово. Могу завтра прибыть в часть, — доложил я.
— Бог мой! Да с такими орлами нам не страшен никакой враг! — умиленно молвил он.
Затем я поехал в редакцию газеты «Одесские новости». Балабан Алексей Семенович очень удивился моему появлению, потому что был в курсе, что я вместе с семьей уехал на постоянно место жительства в Швейцарию.
— Почему вернулись? — поинтересовался он.
— Война, а я офицер резерва, — ответил ему.
— Ой, как хорошо! — обрадовался редактор. — Будете нашим фронтовым корреспондентом, по возможности присылать статьи о боевых действиях. Что можно, конечно.
— Наверняка будет введена цензура, так что то, что не можно все равно не пропустят, — предупредил я и подсказал: — Назовете рубрику «Письма с фронта».
— Точно! — воскликнул он и пообещал, что договорится с главным редактором, чтобы мне увеличили гонорар.
Мы договорились, что деньги будут переводить на мой счет в банк «Лионский кредит», откуда их перешлют в швейцарский «Ломбар Одье и Ко». Несмотря на войну, движение денег, людей и почты не приостановилось.
Заодно отдал редактору статью о романе Марселя Пруста «По направлению к Свану», вышедшем в прошлом году за счет автора и прочитанном мной еще и в оригинале, причем смена языка не повлияла на мое мнение. Ни одно издательство не рискнуло вложиться в этот опус. Автор потратит много денег и усилий и всё-таки внушит многим,
146
В Четвертом стрелковом артиллерийском дивизионе уже три года новый начальник полковник Агапеев. Ему сорок шесть лет. Высок, плотно сложен. Лицо округлое, типично славянское. Волосы подстрижены, как будут говорить в годы моей юности, под полубокс. Кончики усов лихо загнуты вверх. Он участвовал в походе в Китай и Русско-японской войне, кавалер пяти орденов. Переведен с должности начальника Восьмого мортирного артиллерийского дивизионом.
Я предстал перед ним в новенькой форме с погонами подпоручика и значком доктора наук — золотым прорезным ромбом с накладным крестом из синей горячей эмали, двуглавым орлом над верхним углом и серебряной буквой «Д» на нижнем — на правой стороне груди. На поясе справа у меня кобура с пистолетом парабеллум под пулю девять миллиметров. Семь лет назад правительство разрешило офицерам носить с парадной формой не только наганы, но и еще несколько видов короткоствольного оружия. Я выбрал знакомый мне люггер, как в России называют парабеллум Р-08, который стоит на вооружении и в германской армии. Свое оружие я оставил в Швейцарии для самообороны, научив жену стрелять из него с закрытыми глазами. С открытыми не получалось.
Полковник Агапеев смотрит на меня так, будто ожидает подляну. С одной стороны я всего лишь младший офицер дивизиона, а с другой — ординарный профессор, на ранг выше, ваше высокородие, а не высокоблагородие, как он. Со мной можно обращаться строго по уставу, что будет смотреться не очень, но и делать поблажки очень не очень.
— Начальник второй батареи подполковник Шкадышек хорошо отзывается о вас, как об офицере-артиллеристе. Надеюсь, вы оправдаете наши ожидания, — произносит он и ставит в известность: — Вы прибыли вовремя. Послезавтра отправляемся на фронт. Подберите себе денщика и лошадь.
Я иду в выделенную мне комнату в той части казармы, что для офицеров. Это затхлое узкое прямоугольное помещение с кроватью, на которой лежит свернутый, перьевой матрац и сверху подушка, у левой стены и тумбочкой и шкафом у правой. Все остальные удобства в конце коридора. Я кидаю скатанную шинель, баул со спальным мешком и сагайдак с луком и колчаном в шкаф и, положив на кровать, открываю большой кожаный чемодан, достаю полевую форму, переодеваюсь, повесив парадную в шкафу.
На плацу встречаю фельдфебеля Якимовича.
— Здравия желаю, ваше высокородие! — козырнув, приветствует он.
— Здесь я всего лишь подпоручик, так что приветствуй по уставу, — спокойно предлагаю ему и спрашиваю: — Рядовой Филин еще служит?
— Так точно, ваше благородие! — отвечает он.
— Отдашь его в денщики? — шутливо задаю вопрос.
— Как прикажите, ваше благородие! — улыбнувшись, соглашается фельдфебель. — Сейчас пришлю.
— Я буду в конюшне. Надо коня подобрать, — сообщая ему.
— А нету свободных. Остались только необъезженные. Берейторы завтра приедут, — информирует он.