Национальность – одессит
Шрифт:
Я по утрам отправлялся в горы с двумя солдатами, охотился. В первый раз набрели на стаю тетеревов, которые паслись на опушке. Ударили залпом из карабинов, застрелив пятерых самцов, блестяще-черных с фиолетовым отливом и яркими красными «бровями». На обратном пути приметил звериную тропу к водопою — широкому ручью, звонко сбегавшему в долину, и на следующее утро добыл там самца косули с короткими, сантиметров пятнадцать, рожками с тремя острыми отростками и овальными ушами почти такой же длины. Он пил воду, когда я выстрелил первый раз. Пуля попала в район левой лопатки, покрытой рыжеватой шерстью. Животное отпрыгнуло вбок и поскакало вверх по склону. Вторая пуля попала в то место, где зимой будет белое «зеркало», после чего самец упал, кувыркнувшись через голову и задергавшись в конвульсиях. Когда мы подошли, был еще жив, хрипел,
— Пуда на полтора потянет, — тоном опытного браконьера сказал наводчик.
Потом «Железную» бригаду и вместе с ней мой дивизион отвели для пополнения в тыл, на железнодорожную станцию Щирец, расположенную на правом берегу одноименной реки, богатой рыбой. Мне показалось, что уже рыбачил здесь, сражаясь в рядах армии Бытия.
Сюда и прибыл эшелон с пополнением и новостями. На севере немцы теснили наших. Во Франции и вовсе дела шли плохо, боялись, что падет Париж. Англичане и французы слезно молили русского царя прислать на помощь через Скандинавию четыре корпуса. Николай Второй поможет этим неблагодарным скотам.
Видимо, потому, что Юго-Западный фронт был единственным светлым пятном, нас по-быстрому наградили. Начальнику бригады вручили орден Святого Георгия четвертой степени, старшим офицерам — Георгиевское оружие. Это был эфес из золота пятьдесят шестой пробы (близка к пятьсот восемьдесят пятой) к табельному холодному оружию с уменьшенным золотым Георгиевским крестиком, надписью финифтью «За храбрость» и темляком цветов Георгиевской ленты. Что меня поразило, все отказались от золота, предпочтя взять только наградную грамоту, крестик и темляк, а за остальное получить деньгами. Как мне рассказали, всего рублей за пять можно позолотить штатную рукоятку, нанести надпись и прикрепить крестик и темляк. Дешево и не менее сердито. Младших офицеров наградили орденами Святого Станислава третьей степени с мечами и повысили в чине, кто был ниже штабс-капитана. Я стал поручиком. Младшим офицерам звание повышали в мирное время после каждых четырех лет службы, если не было залетов. Начав прапорщиком (подпоручиком), через двенадцать (восемь) лет становились штабс-капитанами. В военное время срок сокращался за боевые заслуги. А вот старшие офицерские звания можно получить, только заняв соответствующие им должности.
Я сходил к местному фотографу, чрезмерно угодливому, тощему ашкенази с длинной бородой и пейсами, одетому в черный лапсердак, сделал фотографию с новыми погонами и орденом. Очереди не было. Оказывается, фотографироваться во время боевых действий, в том числе и в ближнем тылу — дурная примета, к гибели. Можно только в дальнем, в отпуске или служебной поездке. Море было далеко, поэтому примета не отпугнула меня.
Фотографию положил в конверт с письмом жене, которое в свою очередь поместил в пакет со статьями для газеты «Одесские новости» и просьбой переслать его в Швейцарию с вычетом затрат из гонорара, о чем у нас был договор. Почту отправили в Одессу с пехотным офицером, получившим отпуск для лечения из-за легкого ранения в руку. Можно отсылать письма бесплатно полевой почтой, но тогда пройдут через цензуру. Не то, чтобы мне было, что скрывать, а сдерживало липкое чувство, что будут читать другие.
Вернется офицер через месяц, когда мы опять будем на фронте, привезет почту для всей бригады, в том числе небольшую легкую посылку из редакции, в которой вместе с четырьмя письма от Вероник, отправленных до того, как получила мое, и письмом для меня от Алексея Семеновича Балабана с заверением, что мое отправили в Швейцарию, что туда же будут отосланы и номера газеты с моими статьями, были еще эти самые номера для меня и дорогие конфеты, пачки папирос и две жестяные банки чая. В тех местах, где мы находились, такое не купишь, но больше офицерам и солдатам бригады пришлись по душе мои статьи об их геройских подвигах, особенно тем, чьи фамилии упомянул. Многим родные написали, что прочитали и возгордились, но никто не знал автора, потому что я скрывался под старым псевдонимом А. В. Тор. Офицерам, даже в мирное время, запрещено публиковаться под своим именем, кроме научных трудов. У всех был такой же праздник, как в день получения орденов и золотого оружия. Теперь в бригаде
152
В ноябре наша бригада штурмовала Карпаты вместе с Восьмой армией. Нам поставили задачу захватить Лупков перевал с одноименной станцией на нем на высоте шестьсот метров. К тому времени у Четвертого артиллерийского дивизиона был новый начальник — подполковник и позже полковник князь Кропоткин. Полковник Агапеев, раненый в голову, был доставлен в госпиталь и вскоре отправлен в отставку по состоянию здоровья с повышением в генерал-майоры. По слухам, кукушка сдохла, превратился в овоща. В первой батарее прошли подвижки: капитан Гаркушевский стал начальником ее, а на его место был переведен из нашей штабс-капитан Рыбаков, как старший в его чине по выслуге лет. Нижние чины второй батареи облегченно вздохнули. Теперь их будут меньше обжирать. Я перестал быть младших из офицеров, избавился от присмотра за артельщиком. Перед наступлением нам прислали подпоручика Житова, окончившего в этом году Михайловское артиллерийское училище.
Всем дивизионом мы поддерживали Четырнадцатый и Пятнадцатый полки, которые в течение трех дней штурмовали перевал Лупков. Погода стояла мерзкая. Мало того, что ударили морозы, в долине было до минус двадцати, а на перевале и того ниже, так еще и постоянно налетали метели, слепя, засыпая снегом. В бригаде и дивизионе было много обмороженных. Те, кто раньше посмеивались над моим спальным мешком, теперь тихо завидовали, когда я по утрам, отлично выспавшись в тепле, обтирался снегом. Стрельбы стали всем в радость, потому что, работая, разогревались.
К концу третьего дня генерал-майор Деникин понял, что штурмовать в лоб позиции на перевале глупо, собрал в штабе бригады начальников полков, батальонов и дивизиона и изложил им довольно таки авантюрный план. Вернувшийся с совещания подполковник Кропоткин приказал отдать пехоте всех тягловых и обозных лошадей. Бригада отправлялась в атаку в обход по бездорожью. Артиллерия и обоз оставались у перевала под охраной всего одного пехотного батальона. Если врагу узнает об этом и нападет, нам придется удирать, бросив пушки и припасы.
Утром мы приготовились к бою, который мог стать для многих последним. Была вероятность, что придется вести огонь из пушек прямой наводкой шрапнелью, которая в таком случае превращалась в картечь. С командного наблюдательного пункта пошли приказы по телефону, но по большей части на одно-два орудия по пристрелянным ранее целям. Мы беспокоили противника, создавая впечатление, что вот-вот пойдем в атаку.
Ближе к полудню услышали еле слышные звуки боя где-то вдали за перевалом. На вражеских позициях, наверное, засуетились, потому что пришел приказ ударить залпом шрапнелью по три снаряда. С закрытой позиции не было видно, что там творится. Я предположил, что австро-венгры собрались в атаку. Утешился мыслью, что у меня есть конь, который поможет избежать плена. Отстрелявшись, ждем следующий приказ, а его все нет и нет. Вечером вернулся подполковник Кропоткин и сообщил, что враг покинул позиции на перевале, что подтвердила разведка, посланная начальником пехотного батальона.
Через два дня нам вернули лошадей, часть которых, видимо, погибших, заменили вражеские битюги с коротко порезанными хвостами, и приказали следовать к городу Медзилаборцу, расположенному на реке Лаборце. В отличие от захватившей его пехоты мы двигались по дороге, и все равно выбивались из сил. Как догадываюсь, именно здесь генерал Деникин приобрел опыт для Ледовых походов на красных.
В Медзилаборце была железнодорожная станция. Когда мы подошли, на ней стоял затрофеенный длинный состав с провиантом и фуражом. Ездовые набирали овес мешками и несли своим лошадям, а самые сообразительные привели своих прямо к вагонам, где и кормили, высыпая зерно на перрон. Наш дивизион расположился в одноэтажной школе с шестью классными комнатами, учительской, кабинетом директора и несколькими кладовыми. Здание было хорошо протоплено, потому что в нем было восемь грубок. Составив парты в несколько ярусов, а некоторые пустив на дрова, нижние чины расположились на полу в классах и коридоре. Офицеры заняли учительскую и кабинет директора. Каптенармусы и артельщики сходили на станцию, принесли ящики с галетами, сухарями, табаком, банками свиной тушенки, джема, кофе, и мешками с крупами, сахаром. Солдаты объедались и курили без перерыва.