Национальность – одессит
Шрифт:
— Есть свободные номера? — спросил я.
— Только трехкомнатный «люкс» с ванной и телефоном за четыре семьдесят пять за ночь, — ответил он.
Цена, конечно, не провинциальная. Видимо, фронтовые офицеры взвинтили.
— Сойдет, — решил я и назвал свою фамилию для записи в книге регистрации.
Документы у меня не спрашивали. Военные не обязаны регистрироваться в полиции.
Унтер-офицер отнес мой баул с вещами в номер, после чего ускакал в казарму с моим конем.
Обставлены комнаты были мебелью, так сказать, среднего ценового диапазона и изношенности. В номере воняло дешевыми женскими духами. Видимо, заскакивавшие сюда фронтовики приводили проституток. Ванна была коротковата, поместишься только сидя. Я решил отложить это удовольствие на потом. Ополоснулся по-быстрому, переоделся в парадный мундир с наградами, протер сапоги и пошел в ресторан «Париж», расположенный через дорогу на
— Сдайте оружие, — потребовал гардеробщик и, заметив мой удивленный взгляд, объяснил: — Приказ командующего армией.
Отдал ему люггер, получил два номерка и зашел в зал, который был небольшим, на двенадцать четырехместных столиков. За каждым сидели не меньше трех человек, по большей части штабные офицеры с дамами легкого поведения. На меня, фронтовика с «Георгием», мужчины смотрели, как на врага, женщины — с меркантильным интересом: приехавшие с передовой тратят деньги щедрее. Я занял свободный столик. Тощий официант во фраке, напоминавший скворца после весеннего перелета, дал мне меню в картонной обложке и всего на двух страницах, причем на второй была карта вин. Выбирать там особо не из чего, поэтому я хотел уже сделать заказ, но тут ко мне подошел офицер, стройный, высокий, с бравыми усами, в казачьей форме с орденом Святого Георгия четвертой степени слева ниже газырей, но с погонами военного летчика — красные с серой полосой и кантом, желтыми «3 ПЛ» в нижней трети и в верхней эмблема в виде черненого серебряного двуглавого орла с короной выше и между ними, медальном на груди «Н II (Николай Второй)» и в лапах держит пропеллер, меч и бомбу.
— Извините, господин штабс-капитан, вы не учились в Одесской авиашколе? — обратился он.
— Было дело, господин есаул Ткачев, — весело ответил я, вставая.
Он облапил меня, как лучшего друга, и, дыша свежим перегаром, признался:
— Смотрю, он не он?! В форме совсем по-другому выглядите!
— А вы не изменились! Разве что погоны! — пошутил я.
— Пойдем за наш столик, — позвал он и потащил за собой, не дожидаясь согласия.
Они сидели втроем. Все военные летчики, только два других — молодые хорунжие Наследышев и Шевырев, три месяца назад закончившие Севастопольскую офицерскую школу авиации. Мы сразу перешли на «ты». Я заказал для всех графин дорогой водки «Смирнов» и бутылку крымского бордо (ничего лучше не было), а себе соленую севрюгу, говяжью отбивную, жареную курицу и двойную порцию мороженого, которое на фронте стало для меня символом мирной жизни.
Пока ждали заказ, есаул спросил:
— Почему служишь в артиллерии, а не авиации?
— Меня призвали из запаса по мобилизации, как подпоручика артиллерии. Никто не предлагал пойти в авиацию, — ответил я.
На самом деле мне тогда хотелось приобрести боевой опыт стрельбы из нарезной пушки, что, как теперь знаю, пригодиться и в прошлом для гладкоствольной. Авиации раньше не было, если не считать дельтапланы синоби.
— Слушай, переводись в мой третий полевой отряд. По штату должно быть пять летчиков, а нас всего трое, — предложил он.
— Да я бы с удовольствием, но кто разрешит?! — попытался отбиться, не сразу поняв, какие выгоды несет служба в авиации.
— Утром сходим в штаб, и я все улажу, — пообещал он. — Ты же готовый пилот и Георгиевский кавалер! Такому не откажут!
И я подумал, а почему нет?! По крайней мере, спать буду не в блиндаже и питаться нормально. К тому же, появится возможность улететь далеко от войны, не пересекая моря.
156
При всём при том, что большая часть старших командиров плохо представляют, как надо использовать авиацию, ставя порой перед ней невыполнимые задачи, отношение к летчикам предельно позитивное. Они обитатели небес, которым позволено многое из того, что запрещено другим, и пойти им навстречу — долг и честь каждого офицера. Тем более, что просьба плевая — перевести какого-то штабс-капитана артиллерии в летчики. Процесс был тут же согласован с начальником корпуса генералом от инфантерии Берхманом, который лично наложил резолюцию на мой рапорт о переводе в Севастопольскую офицерскую школу авиации. Я ведь вернусь служить к ним, но в другой, более важной роли. Артиллеристов выпускают два училища по несколько сотен каждый год, замену мне быстро найдут. Запрещено отправлять в школу старших офицеров, начиная с капитана.
Сделав все остальные дела, нагрузив вьючных
Как по заказу, потеплело. Снег без скрипа вминался под копытами лошадей. Его хорошо укатали за предыдущие дни. Добрались до цели в самом начале вечерних сумерек, когда дивизион заканчивал ужинать. Я вручил полковнику Кропоткину приказ командарма. Прибывший со мной подпоручик Андрич представился. Замена была явно неравноценной.
— Оставлю вам дальномер и буссоль, — уравнял я чаши весов.
— А почему раньше не говорили, что вы пилот? — поинтересовался начальник дивизиона.
— Никто не спрашивал, а хвастаться не приучен, — скромно ответил я.
На самом деле я говорил командиру батареи, когда только прибыл на службу, но мне то ли не поверили, то ли не обратили внимания.
В самом большом блиндаже устроили прощальную вечеринку. Я привез бочонок, в который перелили ведро (мера жидкости в двенадцать литров) вина — шестнадцать бутылок по семьсот пятьдесят грамм. Все желающие не поместились, поэтому младшие офицеры надолго не задерживались, уступая место товарищам. Столько хороших слов, как в этот вечер, я давно не слышал о себе.
Утром в сопровождении трех нижних чинов отправился верхом в Ровно. Прибыли в девятом часу вечера. В штабе корпуса у дежурного офицера, тоже капитана, но толстого и сонного, будто отсыпается после ночевки в казарме, получил проездной документ «Предъявителю сего, штабс-капитану (имярек)… выдать бесплатный билет в вагоне второго класса….» и разрешение для нижних чинов на ночевку в казарме. Они проводили меня до вокзала — одноэтажного и сравнительно нового каменного здания, выгрузили и отнесли в буфет в зале ожидания мое барахлишко, сильно убавившееся, потому что спальный мешок и одеяло оставил капитану Кретилину, с которым сдружился еще вольноопределяющимся во время лагерного сбора. Я вручил солдатам Буцефала и выдал по рублю на ужин.
В кассе сидел такой же полусонный толстяк, как в штабе, но получавший намного меньше за одинаковый труд, громко сопя, точно таскал мешки с так любимой здесь картошкой, выписал мне за доплату билет в вагоне первого класса от станции Ровно сразу до Севастополя и проинформировал, что поезд «Ровно-Сарны» отправляется в семнадцать минут первого ночи, посадка начинается за двадцать минут.
После чего я засел в буфете, где все было просто и дешево. Впрочем, пиво оказалось свежим и довольно приличным. Я медленно цедил его, вспоминая советские временна, когда, находясь в академическом отпуске в мореходке, зависал в баре, расположенном через дом от моего. Денег было мало, поэтому, отстояв очередь, покупал две полулитровые кружки из толстого граненого стекла, наполненные пенным напитком, по цене двадцать четыре копейки каждый, и располагался за высоким, по грудь, круглым, металлическим, одноногим столиком. Ни официантов, ни низких столиков и стульев при социализме не полагалось. Пива на всех не хватало, и так выжрут. Не успевал допить второй, а то и первый, как приходил кто-то из друзей-приятелей, возвращавшихся со смены в шахте, и покупал для себя и меня. В то время была теория, что пиво помогает смыть в горле угольную пыль, защитить от силикоза. Я переливал пиво из принесенной им кружки в свою, как было принято, чтобы не облизывать еще одну, и уборщица тут же забирала пустую, потому тары тоже не хватало, а очередь ждала. Угощавший с черными от поблескивающей угольной пыли бровями и ресницами выдувал одним глотком полкружки, после его трепались обо всем и ни о чем. Походил следующий, брал пиво на всех, присоединяясь к нам. Шахтеры зарабатывал по советским меркам слишком много, раз в пять больше простого инженеришки и в десять — уборщицы, но деньги девать было некуда. Дефицит правил бал. Плановая экономика не справлялась с запросами граждан трехсотмиллионной страны, потому что они, по мнению этих экономистов, менялись в зависимости от отсутствия какого-либо товара: как только чего-то становилось меньше, так сразу требовалось всем.
Пассажиры первого и второго класса ехали в одном вагоне, разделенным на две равные части. В первой от паровоза купе двухместные, во второй — четырехместные. Вагонов третьего класса было два, а за ними пять серых четвертого для перевозки войск, сейчас заполненные ранеными, которых начали грузить где-то за час до отправления, привозя на санях. Кроме меня, в вагоне было еще шесть пассажиров, все в «желтой» половине. Я прилег на мягкий, сильно потертый диван, накрылся шинелью и тут же вырубился. На фронте нарабатываешь способность спать, когда появляется возможность и где угодно.