Национальный вопрос и моя мама
Шрифт:
— Когда Иисус Христос придет во второй раз, он обязательно будет говорить по–грузински.
Арам в таких случаях старался не рассмеяться. Уж чем–чем, а армянскими мозгами его Бог не обидел.
На другой день Арам снова заскочил в виртуальную забегаловку и обнаружил в почте письмо: «Брат! Бог милостив и милосерден! Ваш пророк Иса учил любить людей. Жаль, что ты, христианин, не знаешь основ его учения. С любовью, Джамиля из Баку».
Арам даже вскипел от негодования: как какая–то мусульманка смеет учить его христианским заповедям? Что бы ей написать такого, чтобы посадить в лужу и доказать свое интеллектуальное
К Этери, некрасивой старой деве, относились в семье свысока. Да и как можно уважать человека, совершенно равнодушного к деньгам и политике, но пропадающего все время в церкви? Мало того, еще дома длиннющие молитвы читает.
— Бедная, — вздыхали родственники, — что ей еще в этой жизни осталось?
Этери, выслушав Арама, поставила свой диагноз:
— Тебя, Арам–джан, Господь к себе призывает. Неважно, как это произойдет, — через мусульманку или еще через кого–нибудь. Вот я тебе лучше книжки дам. Прочти — и поймешь, как ей ответить.
Пришлось, ясное дело, скроить вежливую улыбку и отправиться читать книжки. Но читать не получалось. Ни к христианской, ни к какой другой литературе Арам особого интереса никогда не испытывал. Свое жизненное кредо он сформулировал гениально и просто:
— Миру — мир, армянам — деньги.
Полистав книжки и исчиркав напрасно два листа, снова поплелся к Этери за помощью. А она, как ни странно, тут же набросала ответ, да еще и уверила:
— Пошли вот это, и увидишь, что будет.
Этери оказалась права. Джамиля заглотила крючок и ответила более подробно: «Только умные люди не стесняются признавать свои ошибки. Как я рада, что ты не фанатик и твой постинг был вызван сиюминутным настроением. Мне очень хочется узнать о тебе побольше. О христианстве я знаю очень мало. В Баку меня окружают только единоверцы. Мне хотелось бы иметь друзей с другим мировоззрением. Напиши мне, я с радостью отвечу».
Через неделю Арам уже с нетерпением ждал писем из Баку и даже пошел в атаку: «А слабо тебе приехать ко мне в Тбилиси? Ведь мы враги».
«У меня нет врагов, потому что я свободна от ненависти, — писала Джамиля. — Я стараюсь подходить к людям только с хорошей меркой. Я как раз собиралась в Тбилиси к родственникам, и мы сможем увидеться».
Встреча бывших недругов состоялась на проспекте Руставели. Арам смотрел на гостью во все глаза. Ее смуглое, прекрасное, улыбающееся лицо казалось ему таким родным и давно знакомым…
— Я тебе город покажу, — предложил Арам. — У Тбилиси древняя история. А знаешь, что Тбилиси в переводе значит «теплый»? Его царь Вахтанг Горгасали на месте горячего серного источника основал. Хочешь, я тебе одну легенду расскажу?
Джамиля восхищенно слушала, удивляясь эрудированности Арама. А никакой эрудированности и в помине не было. Зато теперь вечерами, вооружившись ручкой, он спешно конспектировал рассказы Этери о великих святынях Грузии, о мучениках, отдавших жизнь за Христа, и об истории этой многострадальной земли. Никогда он еще так жадно не учился, отыскивая в книгах интересные факты. А еще он насмерть боролся с собой, стараясь избавиться от жаргона, усвоенного с детства на улице.
— С тобой так интересно! — призналась Джамиля на прощанье, поглядывая на Арама из–под опущенных
Арам был наверху блаженства. После отъезда Джамили они продолжали переписываться. И чем дальше, тем яснее Армен понимал: он хочет жениться на Джамиле, и другой жены ему не надо. Объясниться с Джамилей он не решался. Да и как надо объясняться в любви? Он даже Пушкина перечитал, отыскивая подходящие фразы, и целыми днями писал в уме длинные–длинные письма. А в итоге написал просто: «Я люблю тебя. А ты?» Джамиля ответила: «Я тоже».
Когда Арам позвонил матери в Грецию, сообщив о своем намерении жениться на Джамиле, та раскричалась так, что у Арама заложило уши:
— Только внуков–мусульман мне не хватало! Нет, нет и нет! Запомни, ни копейки от меня не получишь! Я сама тебе подыщу нормальную девушку, как только деньги на свадьбу соберу!
Ситуация у Джамили была не лучше. Медлительный и вальяжный Мамед Ибрагимов, усадив дочь на диван, стал, не торопясь, проводить воспитательную беседу:
— Джамиля, ты взрослый человек. Я не хочу влиять на твой выбор, но как ты себе это представляешь? Ты знаешь, что было недавно в Баку и Сумгаите. И даже если этот твой армянин ангел, вам здесь не жить. Подумай, как будут смотреть на твой брак с армянином все наши.
Джамиля подняла на отца глаза и спокойно ответила:
— Значит, я буду жить в Грузии. Арам говорил, что там живет пятьсот тысяч армян и столько же азербайджанцев. Там за все эти годы не было ни одного убийства на национальной почве. Не думай, папа, что я легкомысленная. Просто я чувствую, что у нас все будет хорошо.
Проблем было много, но не зря же говорила мудрая Этери, что Господь призывает к себе Арама через встречу с девушкой из Баку. Через два месяца в Кашветской церкви отец Элизбар крестил Джамилю и нарек ее Кетеван. Затем совершил миропомазание, и присоединенный к православию Арам стал Александром.
После этого новообращенные Александр и Кетеван встали на расстеленное белое полотенце перед аналоем. Соседи–грузины Вахо и Этери сзади держали венцы.
После венчания отец Элизбар поздравил новобрачных:
— Плодитесь и размножайтесь. Пусть ваш брак будет основой примирения наших южных соседей и залогом мира на многострадальной Кавказской земле.
Инопланетянка
Раннее утро. Кето в иконном углу, у окна, читает про себя утреннее правило. Угол у нее внушительный — весь завешан бумажными иконками, вырезанными из календарей. Впереди, перед горящей лампадой, — четырехконечный сосновый обрубок на манер взмывающего в небо самолета. Он, по замыслу Кето, олицетворяет крест святой Нины из виноградной лозы.
Кето уже перешла к главному прошению — самочинно составленной молитве за Грузию и за все оставшееся человечество: «Господи, сделай так, чтобы Грузия была сильной, независимой и процветающей и чтобы никто из грузин не нуждался. Помоги и всем людям на земле, подай им по их прошениям».
Хотела еще Кето одно словечко за нищих Грузии замолвить, да не вышло. В этот важный в патриотическом смысле момент с улицы донесся лай собачьей своры.
— Тьфу, — выругалась Кето, употребив по привычке крепкое выражение, так хорошо известное в ее деревне, но не нашедшее места в молитвослове, — весь настрой испортили!