Нация и сталь
Шрифт:
В течение всего года, прошедшего после подписания перемирия, концерн замер и напоминал огромную рептилию, впавшую в спячку. Связь фирмы с Властью была настолько тесной, что падение последней неизбежно ставило вопрос о возможном падении первой. Очевидно было, что именно на Эссен должны были обратить свои негодующие взоры революционно настроенные массы. Слухи были настолько противоречивыми и враждебными, что все слуги огромной виллы Хёгель вооружились чем попало, а дворецкому даны были строжайшие инструкции, что в случае появления взбунтовавшейся толпы ему следовало немедленно поднять на центральном флагштоке красное знамя.
Когда же перед воротами виллы так никто и не появился, то Густав, проявляя известное мужество, надев свой знаменитый котелок, решил сам спуститься с холма и встретиться с рабочими. Он не ожидал никаких приветствий, никакого почтения и твердым шагом направился в самую гущу собравшейся толпы. Некоторые по привычке сдернули кепки с головы. Войдя в главный цех, Крупп потребовал общего сбора. Предстоял важный разговор хозяина со своими подчиненными. Указания были короткими и деловыми. Разговор превратился в простые инструкции: все те, кто работал на фирме до 1 августа 1914 года, могли спокойно продолжать получать положенное жалование, чего бы это ни стоило самому Густаву. Остальные 70 000 человек, половина из которых были поляки, должны были покинуть Эссен. Тем, кто уедет до 18 ноября, гарантировалась выплата в размере четырнадцатидневного заработка, а также оплаченный билет в один конец. Задержавшимся по каким-либо причинам на заводе не выплачивалось ничего. Густав заверил своих кадровых рабочих в том, что "страховка осталась неизменной, не взирая ни на какие обстоятельства, включая оплату больничных листов и пенсий для тех, кто проявит лояльность к хозяину".
Такие заманчивые предложения сразу же остудили горячие головы. Мало кто уже хотел терять стабильный и гарантированный заработок ради расплывчатых "красных" идей и весьма сомнительных выгод. Временная рабочая сила, нанятая в основном во время войны под срочные заказы, также осталась довольной, получив хоть какие-то деньги и обратный билет. Многие из этих людей уже успели изрядно соскучиться по дому и теперь с нетерпением ждали лишь часа отправки.
Массовый взрыв недовольства был благополучно предотвращен, и в близь Эссена на железнодорожной станции можно было наблюдать сцену, напоминающую библейский исход евреев из Египта. 52 000 пассажиров отправились домой поездом, а 18 000 пошли на родину пешком.
Но счастливо избежав социальных волнений, Густав теперь должен был решить очень важную делему: ликвидировать фирму, или попытаться выжить любой ценой при условии полного изменения основного профиля производства, полной, выражаясь современным языком, конверсии. Для того, чтобы принять наилучшее решение, Густав и Берта решили ещё раз заглянуть в поистине бессмертные записки легендарного Альфреда Круппа. Они искали ответ на один вопрос - говорил ли что-нибудь предок о возможном закрытии фирмы, или нет. "А династии быть!" - гласил вердикт. Однако громкий лозунг следовало приземлить и найти ему конкретное применение.
И 6 декабря 1918 года Густаву, кажется, удалось найти выход. На воротах завода он приказал повесить следующее объявление: "Wir machen alles!" (Мы делаем все).
И это было сущей правдой. Впервые со времени самого Альфреда фирма готова была вновь вернуться к изготовлению валков для ложек и вилок, а также детских колясок. Помимо этого в короткий срок было налажено производство и больших изделий, таких как машины для текстильной промышленности. Но ткацкие станки не могли сравниться с многотонными пушками или подводными лодками. Однако Густав словно из последних сил старался забыть о недавней славе. Он даже распространил списки выпускаемых его фирмой товаров с указанием, что концерн будет рассматривать любые новые предложения. За удачные Крупп готов был заплатить даже приличное вознаграждение. Говорят, что один из ветеранов был необычайно оригинален и отправил рекламный проект назад по указанному адресу. На открытке большими буквами было выведено лишь одно слово, которое следовало рассматривать в качестве коммерческого предложения: "Челюсти".
Обескураженный подобным предложением Густав сумел-таки разыскать своего корреспондента и поинтересоваться, что тот имел в виду. "Я имел в виду производство металлических челюстей", - пояснил ветеран. Речь шла о зубных протезах. Ирония заключалась в том, что даже в мирное время за обликом овечки все равно проглядывала морда кровожадного волка. Металл на протезы брали из антикоррозийных затворных механизмов палубных пушек, снятых со знаменитых подводных лодок, которые причинили союзником немало горя.
Но все это мелкое производство не могло задействовать огромные мощности концерна. Поэтому в июне 1919 года Крупп заключил договор с прусскими государственными железными дорогами на постройку большого количества новых мостов. Необходимо было также заменить и разбитые в конец благодаря беспрерывным военным перевозкам рельсы и вышедшие из строя локомотивы. Фирма, казалось, медленно начала вновь вставать на ноги.
Однако именно в 1919, а затем во время пасхальной недели 1920 и в неспокойном 1923 году события в стране вновь начали развиваться по сценарию хаоса и насилия.
Новое демократическое правительство вскоре стало испытывать сильное противодействие со стороны леворадикальной оппозиции в форме Советов рабочих и солдатских депутатов, особенно так называемых "спартаковцев", последователей Ленина, стремящихся установить в стране коммунистический режим. Кроме того, моряки, устроившие в октябре мятеж, ныне образовали Народный морской дивизион, разместившийся в Берлине. Правительство, со своей стороны, старалось занять центристскую позицию, лавируя между крайними точками зрения. Не желая прослыть правительством, опирающимся только на штыки армии, оно для своей охраны создало особые военизированные подразделения и пообещало народу провести новые выборы.
Взрыв произошел в январе 1919 года. Еще перед Рождеством имели место стычки демонстрантов с правительственными частями. Спартаковцы потребовали от правительства уйти в отставку и призвали немцев к всеобщей забастовке. К тому времени уже многие фронтовики были деморализованы и разбрелись по домам. Видя, что страну вот-вот поглотят анархия и хаос, некоторые офицеры стали создавать добровольческие формирования, получившие название "Freikorps" ("свободных корпусов"). Именно к этим добровольцам и обратилось, в конечном счете, правительство. Они нанесли спартанскому движению сокрушительный удар. Лидеры спартаковцев, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, были расстреляны. Однако по всей стране продолжали вспыхивать мятежи.
Правительство выполнило обещание насчет выборов, на которых одержало победу. После этого оно перебралось для большей безопасности в город Веймар, что в 150 милях от Берлина. В марте 1919 года оппозиция вновь призвала народ к всеобщей забастовке. Снова в Берлин вошли добровольческие части. За десять дней они подавили революционные выступления. Коммунисты ушли в подполье.
Но полностью пожар потушить не удалось. Теперь в начале апреля он разгорелся в Баварии.
13 апреля Советы под руководством Евгения Левина и Макса Левина, заседавшие в пивоварне, объявили себя высшей инстанцией в Баварии. Они упразднили Центральный Совет и провозгласили коммунистическую республику. Русский еврей доктор Левин становится во главе вновь образованного Комитета действий. Двое других представителя революционной России, Макс Левин и Тобиас Аксельрод, встают на его сторону, Энгельгофер, 21-летний матрос, назначен комендантом города и главнокомандующим Красной армии. Список объявленных отныне запретов пополняет обширный каталог. Буржуазные газеты не имели права выходить. ПО системе, которую не всегда можно понять, арестовывают заложников и снова освобождают, продукты и горючий материал прячут от граждан, украшения и квартиры конфискуют, старые банкноты просто перепечатывают. Плата за квартиру должна вноситься непосредственно в правительство Советов. Даже печь пироги больше не разрешалось. Молоко давали только в случае опасности для жизни, подтвержденной справкой от врача. Евгений Левин часто заявляет: "Что из того, что несколько недель в Мюнхен будет меньше доставляться молока? Ведь его же получают лишь дети буржуазии. Мы не заинтересованы в их жизни. Не будет вреда, если они умрут, из них же вырастут только враги пролетариата!"