Над горой играет свет
Шрифт:
И тут затрезвонил телефон.
Ребекка сняла трубку, выслушав, повесила и подошла ко мне, окинула взглядом, полным ужаса.
— Твоя мама.
— Чего ей надо? Думает, я растаю? — Было страшно, что как только она начнет рыдать и уговаривать, я действительно растаю. — Без соплей, чувиха. Пока. — Мне пригрезилось, как тени от гор накрывают наш домик и маму. Ее почти не видно в этой плотной тени. Я зажмурилась, отгоняя наваждение. — Столько времени не звонила, и вдруг — нате вам, прочухалась. — Я фыркнула, выпятив губу, означив этим, что пути в Западную Вирджинию нет и не
Ребекка, стоя у раковины, налила два стакана воды. Усевшись, выпила полстакана, помешкав, сказала:
— Твоя мама попала в аварию.
Ребекка глотнула еще. Вся моя жгучая обида на маму испарилась. А Ребекка не отрывала взгляд от стакана.
— Тетя Руби не справилась с управлением. — Она сжала мою руку. — Руби умерла и…
— А мама? — выдохнула я, не сводя с Ребекки глаз. В комнате повисла тишина, все вокруг вместе со мной ждало ее ответа.
— Она жива, но серьезно пострадала.
— Очень серьезно?
Ребекка снова отпила воды. Руки у нее дрожали.
— Она зовет тебя. Хочет, чтобы ты приехала.
Я глянула на свои руки. Они не дрожали, но внутри все клокотало, будто там кипел огромный котел со стручками бамии. Маме плохо, и она просила позвать меня. Она подумала обо мне. Я и сама не ожидала, что она с такой легкостью меня переманит. Секунда — и мне снова захотелось, чтобы маме захотелось забрать меня назад.
— Это звонил дядя Иона. Он хочет, чтобы ты прилетала в Западную Вирджинию.
Я не решалась посмотреть на Ребекку. Боялась, что она сразу все поймет. Поймет, что я глупая девчонка, которая все еще остается маминой дочкой.
— Он хочет, чтобы ты навестила свою мать. — Она допила воду в несколько трудных глотков. — И помянула Руби.
— Навестила маму, — пробормотала я машинально.
— Хочешь поехать? Если нет, прямо мне скажи. — Она глубоко вздохнула. — Но, по-моему, ты должна к ней поехать.
Вдруг прицепилась дурацкая мысль: Ребекка любит меня как родную дочь или нет? Внутренний голос подкидывал мысли, метавшиеся, будто стая встревоженных рыбок. Но что такое материнская любовь? Как на самом деле мама любила нас, братьев и меня? Голова раскалывалась от боли, от всех этих непостижимых загадок. Я стояла и глазела в кухонное окно. Мисс Дарла была на заднем дворике, поливала цветы.
— А Мика и Энди?
— Разумеется, они поедут.
— Она их просила или только меня?
— Всех вас.
Я сурово стиснула губы.
— Хочет, чтобы все к ней вернулись.
— Сама скажешь братьям или хочешь, чтобы я сказала?
— Я сама. Но Мика не поедет.
— Уверена, что поедет.
— Ни за что. Только если захочет посмотреть на дохлую тетю Руби.
— Вирджиния Кейт!
— Она получила по заслугам!
— Такого никто не заслуживает. — Ребекка потерла лоб. — Дядя Иона встретит вас в аэропорту. Остановитесь у него и тети Билли. — Она взъерошила мне волосы. — Он добрый. У него вам будет хорошо. — Она заглянула мне в глаза. — Так ты едешь?
Я кивнула.
— Наверное, надо взять с собой какие-то вещи. Помочь тебе собраться?
Я помотала головой. Придя к себе, выложила на кровать то, что может пригодиться. Юбка,
Откапывая в комоде свой дневник, упрятанный под шмотками, наткнулась на странный комочек. Это был утягивающий пояс-грация. Я совсем про него забыла. Забыла, как тогда его притащила Ребекка и как мы потом болтали, сидя по-турецки, почти соприкасаясь коленями. Я долго смотрела на пояс, потом решила его примерить. Дверь на замок, шорты долой. Сунув ноги внутрь квадратика, легла на кровать и принялась его натягивать. Это было непросто, но я все-таки справилась. И сразу почувствовала, не могу, будто мне перекрыли всю кровь, я оказалась в тесном капкане. Вцепившись в край этой прорезиненной гадости, я попыталась ее стащить. Ничего не получалось, она накрепко прилипла к мигом вспотевшей коже.
Я пыталась снова и снова, пока не стало все саднить. Скатившись с кровати, я просеменила к двери и громко позвала Ребекку. Я заметила, как дрогнули ее губы и брови, но она мужественно сдержала приступ хохота.
— Ребекка, помоги мне стащить эту штуковину.
— Что ж, попробуем. — Кряхтя и рыча, как борец, она начала скатывать штуковину в рулон, от талии и дальше, но на середине бедер рулон застопорило.
— Как же ты ухитрилась это надеть, а, лапуля?
Зарычав в ответ, я пыталась сдвинуть завернутый край ниже.
Она осмотрелась.
— Может, с пудрой удастся?
Она сняла с пудреницы янтарную крышечку и, обмакнув пуховку, припудрила мне ноги и бедра, вся комната наполнилась терпким сладким ароматом.
— Так. Ложись на кровать, хорошенько выдохни и втяни живот.
Я так его втянула, что чуть не слиплись кишки. Зато Ребекке удалось избавить меня от этого кошмара. И тогда уже она разразилась смехом. Усевшись, я ошарашенно на нее посмотрела, но тоже начала хохотать, от смеха ведь тоже плачут.
Я надела шорты, Ребекка, успокоившись, снова захихикала.
— Муся-Буся. Помнишь, как она нас осчастливила своим визитом? И как она привела этого пахучего деда?
— Еще бы. Такое не забудешь.
— А этого ее песика?
— Импер, его собачье величество, царь собак. — Я тоже захихикала. Хихикать было приятно, раньше, глядя на постоянно хихикающих над чем-то девчонок, я недоумевала.
Ребекка умолкла, глядя на мои сложенные уже вещи.
— Я смотрю, у тебя целых два чемодана.
— Просто не знаю точно, что пригодится. Вот и набрала, на всякий случай. И ведь непонятно, сколько там пробудем. — Я не смела на нее взглянуть, тоже всю припорошенную пудрой. Уголки ее губ еще были приподняты в усмешке, но сейчас опустятся в горестной гримасе.
— Конечно, вещей нужно много. Может, останешься там на лето. — Она улыбнулась, слишком лучезарно. — Самолет завтра, рано утром. А сегодня мы можем вместе что-нибудь приготовить, если ты еще хочешь.
— Я хочу.
Ребекка ушла, а я села на кровать и уставилась на чемоданы. Один, в голубую и белую клетку, как плед, купила мне Ребекка. А страшненький желтый был тот самый, с которым я прибыла в Луизиану.