Над Самарой звонят колокола
Шрифт:
Пока курьер насыщал изголодавшееся чрево, капитан Балахонцев с трудом удерживал себя от желания приступить с немедленными расспросами. Вошел в кабинет командир второй роты Ставропольского батальона поручик Илья Счепачев, длинноносый, с острым, гладко выбритым подбородком, приветствовал коменданта, прошел к лавке у окна, сел, оперев руки на эфес шпаги, опущенной в небогатые деревянные ножны, молча следил за ложкой в рыжеволосой руке капрала.
Денщик Васька одним разом убрал посуду со стола, замешкался у двери в надежде услышать какие-нибудь важные вести из-под Оренбурга, чтобы потом похваляться средь гарнизонных солдат, но капитан бросил резко:
– Ступай на место!
Капрал скосил светло-карие глаза на икону, перекрестился, огладил ладонью жесткие, торчащие в стороны усы, некстати громко шмыгнул отсыревшим после горячего чая приплюснутым, с широкими ноздрями носом, виновато улыбнулся и сказал:
– Спаси бог за угощение, господин капитан. Теперь спрашивайте, – и перевел взгляд с озабоченного коменданта на поручика Счепачева. Подпоручик Илья Кутузов пристроился спиной к теплому боку печки, которая топилась из прихожей.
– Один спрос у нас, капрал: что стряслось под Яицким городком? И где теперь вновь якобы объявившийся государь Петр Федорович? – Капитан Балахонцев, не имея твердой уверенности, – подлинно ли Петр III объявился или самозванец, какие приходили на Русь в горькославные времена лже-Дмитриев, решил в речах своих быть возможно сдержаннее.
Капрал неторопливо пояснил:
– Еще в конце августа господин губернатор получил указ из Военной коллегии о поимке беглого донского казака Емельяна Иванова сына Пугачева, который якобы имел намерение увести яицких казаков за рубеж, в Турецкую землю, где и поныне живут казаки-нечаевцы. Копию с того указа Военной коллегии я самолично отвозил полковнику Симонову в Яицкий городок для принятия мер предосторожности и поимки беглого казака…
Балахонцев и Счепачев переглянулись – и они получали такое уведомление с описанием примет Емельяна Пугачева. Так неужто этот простой казак осмелился выдать себя за покойного государя Петра Федоровича? Уму непостижимая дерзость! Хвалился черт всем светом овладеть, а Бог ему и над свиньей не дал воли!
Балахонцев подумал вслух:
– У нас в пригороде Алексеевске живут некоторые отставные солдаты гвардейских полков. Из них, доподлинно знаю, Алексей Горбунов – да есть и другие! – стоял в карауле при похоронах государя в Невском монастыре. Он мог бы опознать – истинно государь альбо самозванец гуляет по Яику.
– Допрежь опознания его надобно изловить да связать накрепко, – проговорил капрал, усмехнувшись одними глазами. – Покудова же никто беса не видит, а всяк его ругает…
– Твоя правда, братец, – встрепенулся капитан Балахонцев. – И что же, полковник Симонов побил ту воровскую шайку?
– Хотя и имеет полковник Симонов до тысячи регулярных солдат в крепости, к великому неудовольствию господина губернатора, однако же не сумел побить новоявленного царя, – ответил капрал.
– Отчего же? – Илья Кутузов завозился у печки, насупил русые брови. Зеленые глаза загорелись задорным блеском. – Неужто столь велика сила его? Кабы отважился тот самозванец приступиться к Самаре, мы бы живо разделали его в пух и прах.
Капитан Балахонцев и поручик Счепачев переглянулись между собой, постарались скрыть усмешки: молодо-зелено! Батального пороха не нюхавши, ядрам да пулям не кланявшись, воображает, что война едиными шпажными выпадами вершится…
Капрал приметил усмешку в глазах коменданта, должно быть, поэтому не по чину нравоучительно ответил Кутузову:
– Можно вести сражение с неприятелем, господин подпоручик, ежели вера крепкая в душе у командира, что солдат умрет, а на измену не поддастся. Тому пример – недавняя война с пруссами и их царем Фридрихом. В той войне и мне довелось штыком изрядно пруссаков потыкать, – неожиданно добавил о себе капрал. – Яицкие казаки, а их в городе боле тысячи, изменили матушке-государыне и сотнями перебегали от полковника Симонова в противную сторону…
Слушая капрала, капитан Балахонцев отметил мысленно, что курьер не бранил самозванца вором и разбойником, как надобно было бранить верноподданному своей государыни.
– В иных гарнизонах казаки и солдаты сдают крепости беспротивно, офицеров и комендантов вешают на воротах, ежели по взятии крепости не присягают на верную службу. Тако было в форпостах от Яицкого городка и до Илецкой крепости. Была у господина губернатора надежда, что Илецкая крепость устоит, отобьет мятежников, но и она двадцать первого сентября сдалась без сражения, гарнизон перешел к объявившему себя Петром Федоровичем. – Капрал неожиданно примолк, покосился испуганным взглядом на коменданта – не лишнего ли он брякнул? Ну как схватит за ворот да поволокет под караул за то, что не именует самозванца вором?!
– И где же он теперь, тот самозванец? – допытывался капитан Балахонцев. – Куда намеревается идти?
– Двадцать шестого числа оставил я Оренбург, – ответил, немного успокоившись, капрал. – А в город в самый мой отъезд пришла горькая весть с линии крепостей – мятежники взяли Россыпную крепость и движутся к Нижнеозерной.
– Стало быть, не на нас! – разочарованно высказался Илья Кутузов и в досаде ткнул кулаком в левую ладонь. – Не доведется переминуться отвагой с воровскими казаками!
– Так радуйтесь тому, подпоручик, – тихо проговорил Илья Счепачев, не меняя своего положения, словно происходящее мало его касалось. – С казаками воевать – не на уток охотиться в камышах…
Илья Кутузов фыркнул, презрительно поджал губы, но ответить старшему колкостью не посмел.
– Господин губернатор, думаю я, вышлет достаточного сикурсу для остановки самозванца под сильной крепостью Татищевой, офрунтит и побьет злодеев, – уверив сам себя в таком исходе бунта на Яике, капитан Балахонцев повернулся к Кутузову: – Сопроводи, подпоручик, капрала до станции, выдай прогонных коней. Пущай поспешает по службе дале, путь не близок до столицы.
Илья Кутузов увел капрала. В комнате воцарилась тишина. Поручик Счепачев молча смотрел на коменданта красивыми карими глазами, намеренно не начиная первым разговор о столь щекотливом «воскресении» покойного государя Петра Федоровича, которому оба в свое время давали присягу на вечную службу. Он сидел, почесывал ногтем мизинца чрезмерно вытянутый подбородок, ждал.
– Ах, каналья, унеси тебя буйным ветром! – неожиданно взорвался гневом капитан Балахонцев и нервно заходил по канцелярии. – Нет, каково это вам, господин поручик? Беглый казак объявляет себя царем, берет крепости, вешает офицеров на воротах, как последних воров и душегубов!