Над законом
Шрифт:
– Как можно, – замахал руками Мещеряков, – что ты. Я просто подумал, что ты захочешь заглянуть в тамошнюю больницу.
– Вот еще, – сказал Илларион, вставая со стола и с хрустом потягиваясь. – Что я там потерял?
Царапины не в счет, а кости все целы.
Он прошелся по кабинету, снова присел на стол, опять вскочил и направился к дверям.
– Пойду-ка я, пожалуй, и вправду спать, – сказал он с порога. – К –Степановне пойду – авось, не прогонит по старой памяти. У нее, помнится, чекушка была, все никак руки не доходили
Вот выпью – и на боковую.
– Погоди, – сказал Мещеряков. – Ты, когда выспишься, все-таки в больницу съезди. Там тебя видеть хотели. Уважь человека, ждет все-таки.
– Кто же это? – спросил Илларион. – Учти, на местных придурков я досыта насмотрелся – и на здоровых, и на больных. Так что, если это какой-нибудь Воробей, то он может ждать до второго пришествия.
– Да нет, – сказал Мещеряков, – не Воробей.
– Тогда кто же? Не тяни, полковник, что ты мнешься, как витязь на распутье?
– Да дело такое.., как тебе сказать.., деликатное, в общем.
– Неужели мой тест на беременность дал положительный результат?
– Размечтался… Просто Виктория Юрьева передавала тебе привет и очень просила зайти, когда освободишься.
– Какая еще Вик… Кто?!
– Юрьева. Виктория, по-моему, Павловна. Ты что, ее не знаешь?
Полковник Мещеряков неожиданно обнаружил, что висит, не касаясь ногами пола, и смотрит на Забродова сверху вниз.
– Кто?! – повторил Илларион. Вид у него был совершенно безумный.
– Ты что, взбесился? – просипел он, делая слабые попытки освободиться. – А ну, поставь на место!
Илларион опустил его на пол и отступил на шаг.
– Говори толком, Андрей, – попросил он. – Я знал здесь только одну Викторию, но она мертва.
– Так уж и мертва, – проскрипел Мещеряков, оправляя смятую одежду и заталкивая в брюки вылезший хвост рубашки. – Что за манера бросаться на людей? Где тебя воспитывали?
– Ты знаешь, где меня воспитывали, – с угрозой ответил Илларион, – и я задушу тебя окончательно, если ты не перестанешь строить идиота.
– А чем ты недоволен? – возмутился Мещеряков. – Это, между прочим, твоя собственная манера речи. Не нравится? А каково мне?
– Андрей, – сказал Илларион, – перестань паясничать. Тебе это не к лицу, ты у нас все-таки полковник. Викторию на моих глазах застрелил Старцев. Он стрелял в упор, и ты тоже это видел. Если это какая-то шутка, то я преклоняюсь перед твоим чувством юмора: я до него не дорос.
– Фу-ты, ну-ты, – сказал Мещеряков. – Надо же, как тебя зацепило. Я не ожидал!
Илларион шагнул к нему, и полковник быстро заговорил:
– Ты меня удивляешь. Ты же грамотный мужик – резаный, стреляный и черт знает еще какой. Тебе ли не знать, что такое пистолетная пуля?
Это ведь только в кино все просто: приставил дуло к голове, нажал, и тебя уже нет на карте страны. А в жизни сплошь и рядом после этого просыпаешься в больнице и слабым голосом интересуешься, где это ты,
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что рано ты ее похоронил.
– Подожди, но я же видел…
– Что ты видел? Пуля скользнула по черепу, вырвала клок кожи. Вот что ты видел. Крови было много, и вообще все выглядело так, словно у нее мозги наружу. Но, уверяю тебя, она жива и очень скоро будет здорова. Сотрясение мозга и царапина на голове – пара пустяков, ты в таком виде по горам скакал, как козел.
– Но я же щупал пульс…
– Ах, это ты пульс у нее щупал? Подержался за руку и убежал искать, кому бы еще свернуть шею. Ты что, медик?
– По-моему, я просто идиот. А когда ты об этом узнал?
– Сразу. То есть, я хотел сказать…
– Сразу?! Ты об этом знал и ничего мне не сказал? Сидел рядом, пудрил мозги, выражал сочувствие…
– Мне не хотелось тебя расхолаживать.
– Ну, полковник… Удивил, ничего не скажешь.
Каждый день узнаю о тебе что-то новое. Такое впечатление, что ты умнеешь прямо на глазах.
– А нельзя ли без оскорблений? – обиделся Мещеряков.
– Ха, – сказал Илларион.
– Вот именно, – откликнулся полковник, надулся и стал смотреть в окно. – И вообще, – оживляясь, сказал он, – ты мне должен быть благодарен. Награда должна идти после совершения подвига, а не перед.
– Какие слова, – скривился Илларион, несколько смягчаясь. – Подвиг, награда… Ты что, на старости лет книжки читать начал?
– Ага, – кивнул Мещеряков, чувствуя, что гроза миновала. – Он увидел, как Забродов заспешил к выходу.
– Эй, – окликнул его Мещеряков, – ты куда?
– В больницу, – донеслось с крыльца.
– Погоди, чумовой, куда ты! Еще рано, тебя туда не пустят!
– А кто их будет спрашивать?
– Вот черт, и верно, – пробормотал Мещеряков. – Ты хоть умойся! – крикнул он в распахнутую дверь, но ответа не дождался.
Полковник вернулся к столу, присел на шаткий табурет, закурил и стал думать обо всем на свете, но больше всего почему-то о Забродове. Он рассеянно массировал пальцами ноющие с легкого похмелья виски и чему-то хитро улыбался, вряд ли замечая эту улыбку.
Через несколько минут мимо промчался старый зеленый «лендровер», подскакивая на ухабах и волоча за собой длинный шлейф пыли.
– Ходят тут всякие… – тихо пробормотал охранник в спину полковнику.
Сорокин остановился, не спеша развернулся и вперил в охранника тяжелый взгляд воспаленных глаз. Он понимал, что это глупо, но пребывал в таком расположении духа, что испытывал настоятельную потребность сорвать на ком-нибудь злость. Охранник, как видно, почувствовал это и поспешно отвернулся, делая вид, что занят какими-то своими делами. Постояв несколько секунд возле стеклянной будки и убедившись, что у вохровца стали дрожать руки, Сорокин направился к лестнице.