Надежда
Шрифт:
— Так крепче будет.
— Ты же плащ испортила! — испугалась Лиля.
— Не испортила. Он длинный. Ты думаешь, вишня выживет?
— Будем надеяться. Нашла же силы зацвести. И клей ей в этом поможет. Вот он, густой, липкий и светится как янтарь.
— Может, это не застывший сок, не клей, а слезы, которые не высыхают. Правда, деревце, будто в подвенечном платье!
— Ты, как всегда, фантазируешь. Есть в тебе склонность к метафоричности, — улыбнулась Лиля.
И в этот момент она показалась мне похожей на нашу вишню.
САМОЕ
Бабушка Дуня разбудила меня рано. Двор был еще влажный от росы. Холодок пробежал между лопаток. Захотелось опять нырнуть в постель, но... я быстренько бросила в лицо горсть ледяной воды и вытерлась полотенцем, висевшим на проволоке.
— С чего начнем? — бодро спросила я бабушку.
— Гуся надо зарубить.
— Бабушка, а может еще кто? Курей я уже научилась резать, а на гуся рука не поднимается.
— Некому, детка. Дядя Коля с Петей ушли в поле. Руки мои слабые стали, не удержат гуся и топор.
— Ну, ладно. Только я держать буду, договорились?
— А сможешь? Он ведь ох, как затрепыхается, когда душа из него выходить станет.
— Разве у животных есть душа? Может, и у растений тоже?
— Не знаю. У Бога все воедино связано.
— Бабушка, и вам жалко животных резать?
— А ты как думаешь! Я ведь ухаживаю за ними. Да что поделаешь, так жизнь устроена. Мне и цветы рвать жалко. Но я так рассуждаю. Птичку вольную или скотину какую дикую убивать — это против Бога. А вот то, что человек сам растит для своего проживания — не грех. Не против природы.
Гусь в моих руках бился сильно и долго, даже сумел выпростать крылья. Но я, закрыв глаза, терпела, когда он хлестал меня по лицу. Потом он подрожал еще немного и обмяк. Я дрожала вместе с ним. Пыталась вспоминать, как он щипал меня за ноги. Не помогало. Все равно жалко...
Второго гуся держала бабушка. А я, глубоко вздохнув, взмахнула топором... и убежала к соседке. Бабушка вскоре позвала:
— Иди. Надо гусей обработать, пока не застыли. А то замаемся потом.
Надо, значит, надо. И я учусь, не испортив кожи, выдергивать пух.
— Знаешь, смотреть, как теленка осенью режут, не могу до сих пор, — призналась бабушка Дуня. — По утрам все лето отвожу его пастись, в обед пою теплой водой. Вечером, когда возвращаемся домой, он взбрыкивает радостно, тычется влажной мордочкой в ладони. Они же хлебом пахнут. А то вдруг помчит меня по лугу через лопухи. Юбка за колючки цепляется, вся в репьях! Как удержать такого шустрого на веревке!? А еще раньше, в марте, помаленечку приучала к пойлу... От него молоком пахнет, лижет он мне лицо и тощим боком прижимается. Никак не хочет отпускать. Голову положит мне на плечо и трется. Говорю ему: «Отстань!» А он понимает, что я не сержусь, на самом деле люблю его, и от радости мычать начинает. А голос-то детский, срывается. И такой весь, как дитя доверчивое! Ноги скользят, расползаются в разные стороны. Пол — то на кухне гладкий. Упадет, кричит жалобно и все встать пытается...
С гусями возимся и час, и два. Я собираю пух в одну сумку, перья — в другую и делюсь с бабушкой Дуней своими заботами.
— ...Недавно говорит мне Анна Ивановна: «У тебя все пятерки
— Чудачка ты, — усмехается баба Дуня. — Анна Ивановна поставила тебе четверку авансом. Значит, верит, что станешь терпеливее, старательней. У тебя тройки за грязь в тетрадках или за ошибки?
— За мазню.
— Вот видишь! Я права.
— Вы знаете, а я про Толяна часто вспоминаю. И в дневнике записала: «Толя, я помню тебя».
— Друзья детства — друзья на всю жизнь, — задумчиво произнесла баба Дуня.
— А мои знакомые инвалиды войны — дядя Валя и дядя Ваня, — ну, те, что были на каталках, работают в нашей школе. У них теперь ноги железные.
— Директор помог?
— Да. И еще Анна Ивановна. Я к ней обращалась. А мой друг Андрей уехал в военное училище. Я его спросила: «Ты будешь убивать людей?». А он ответил: «Я не могу стрелять в людей. Моя специальность — чинить самолеты. В военное училище пошелиз-за государственного обеспечения». Он просил меня учиться десять лет, чтобы находиться под присмотром учителей. Боится за меня, потому что я слишком самостоятельная. А Лиля будет учительницей. Мама ее друга Анатолия не хочет, чтобы она работала и училась. Пусть, говорит, наша Лиля учится с удовольствием. Мама Анатолия сказала, что, когда Лиля выйдет замуж, на нее свалится много забот, и тогда она будет вспоминать годы учебы как самые счастливые.
— Что-то ты, детка, сегодня такая встрепанная?
— Почему так думаете?
— Говоришь скороговоркой. Вроде гнетет тебя что-то, а?
— Верно, бабушка, почувствовали.
И я вздохнула:
— В последний раз к вам пришла. К родственникам меня отвозят.
— Боженька смилостивился! Рада за тебя. Какое счастье!
— В самом деле?
— Семья для человека — самое главное, самое важное в жизни. Что бы человек ни делал, к чему бы ни стремился — все во имя семьи, для семьи. Запомни, семья — это маленькая родина, именно с нее начинается большая Родина. В крепости семьи сила и надежность страны.
— А у меня сразу большая Родина... Я боюсь ехать...
— С твоим характером, в любой семье приживешься. Все тебя будут любить.
— А вдруг они плохие?
— Плохих людей мало. Такие и не взяли бы. Берут ребенка, когда очень хотят. Наверное, у них нет своих детей и им некого любить. Что же ты вчера вечером не сказала?
— Не решилась.
— Надо отпраздновать твой отъезд. Попрощаться по-людски. Гусей завтра продам. Ботинки у Пети износились. А вот потрошки на ужин оставлю. Ты сегодня будешь есть мяса досыта, как мечтала. Помнишь?
— Спасибо, — тихо ответила я.
— Давай управляться поскорей, — сказала баба Дуня, тайком утирая слезу.
— Давайте, а то все с поля придут голодные. Тружеников кормить надо, — повторила я любимую фразу бабушки. И мы рассмеялись.
— Тамара, соседушка! — крикнула бабушка Дуня через плетень. — Как повезешь обед муженьку, попроси моих пораньше вернуться с работы. Проводы у нас.
— Кого провожаете?
— Внученьку мою младшенькую.
— Хорошо, Ивановна, обязательно заеду.