«Я вновь повстречался с Надеждой – приятная встреча…»
О. Чухонцеву
Я вновь повстречался с Надеждой – приятнаявстреча.Она проживает все там же – то я был далече.Все то же на ней из поплина счастливое платье,все так же горящ ее взор, устремленный в века…Ты наша сестра, мы твои непутевые братья,и трудно поверить, что жизнь коротка.А разве ты нам обещала чертоги златые?Мы сами себе их рисуем, пока молодые,мы сами себе сочиняем и песни и судьбы,и горе тому, кто одернет не вовремя нас…Ты наша сестра, мы твои торопливые судьи,нам выпало счастье, да скрылось из глаз.Когда бы любовь и надежду связать воедино,какая бы (трудно поверить) возникла картина!Какие бы нас миновали напрасные муки,и только прекрасные муки глядели б с чела…Ты наша сестра. Что ж так долго мы были в разлуке?Нас юность сводила, да старость свела.
«Стоит задремать немного…»
Стоит задремать немного,сразу вижу Самого.Рядом, по ранжиру строго,собутыльнички его.Сталин трубочку раскурит —станут листья опадать.Сталин бровь свою нахмурит —трем народам не бывать.Что ничтожный тот комочекперед ликом всей страны?А усы в вине намочит —все без удержу пьяны.Вот эпоха всем эпохам!Это ж надо – день ко дню,пусть не сразу, пусть по крохам,обучала нас вранью.И летал усатый сокол,целый мир вгоняя в дрожь.Он народ ценил высоко,да людей не ставил в грош.Нет, ребята, вы не правыв объясненьи прошлых драм,будто он для нашей славынас гонял по лагерям.С его именем ходили(это правда) на врага,но ведь и друг дружку били(если правда дорога).А дороги чем мостили?А за все платили чем?Слишком быстро все простили,позабыли между тем…Нет, ребята, хоть упрямыдемонстрации любви,но следы минувшей драмывсе равно у нас в крови.Чем история богата,тем и весь народ богат…Нет, вы знаете, ребята,Сталин очень виноват.
Сентябрь
Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,тем голубей вода, тем ближе к небесам.Гармоники лесной завидно постоянство,и гармониста чуб склоняется к басам.Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,рождается мотив в сентябрьском огне,и синие глаза как синие озера…Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.Чем ближе к небесам – тем ненаглядней твердь.И плачет о своем гармоника лесная,и на ее слезу попробуй не ответь.
Дом на Мойке
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,не просто тротуар исхоженный, а поле – вечнои огромно,вся жизнь, как праздник запоздалый, какмузыкант в краю чужом,отрезок набережной давней, простертой за егоокном.Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,все уместилось понемногу: его любовь, его корона,беспомощность – его кормилица, и перевозчикавесло…О чем, красотка современная, ты вдруг вздохнулатяжело?Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,как между Было и Не стало – нерукотворнаячерта.Ее мы топчем упоенно, и преступаем окрыленно,и кружимся, и кувыркаемся, и не боимся ни черта.Прогуливаясь вдоль по набережной, предвидетьничего нельзя.Как просто тросточкой помахивать,раскланиваясь и скользя!Но род людской в прогулке той не уберегся от уронамеж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона.
Пиратская лирическая
В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльмасвечки,отогревают наши души за все минувшие года.Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кроткикак овечки,да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай несетнас черный парус,пусть будет крепок ром ямайский, все остальноеерунда.Когда воротимся мы в Портленд, ей-Богу, я во всемпокаюсь.Да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай купецпомрет со страху,Ни Бог, ни дьявол не помогут ему спасти свои суда.Когда воротимся мы в Портленд, клянусь – я самвзбегу на плаху.Да только в Портленд воротиться нам не придетсяникогда.Что ж, если в Портленд нет возврата, поделим золотокак братья,поскольку денежки чужие не достаются без труда.Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родинав объятья.Да только в Портленд воротиться не дай нам, Боже,никогда.
«Впереди идет сержант…»
Впереди идет сержант.На груди – лиловый бант.А в глазах его печальных – и надежда и талант.Он не любит воевать.Он не хочет убивать.Он ничьи не может жизни у природы воровать.А за ним идет солдатне высок, не бородат.Он такому командиру и признателен и рад.У него в дому жена.Не нужна ему война.А уж если разобраться, то кому она нужна?Впрочем, эти двое – сонв обрамлении погон,исключение из правил, а не норма, не закон.Ведь у прочих всё не так:все – вояки из вояк,а с вояками такими уцелеть нельзя никак.
«Мы стоим с тобой в обнимку возле Сены…»
В. Некрасову
Мы стоим с тобой в обнимку возле Сены,как статисты в глубине парижской сцены,очень скромно, натурально, без прикрас…Что-то вечное проходит мимо нас.Расставались мы где надо и не надо —на вокзалах и в окопах Сталинграда,на минутку и навеки, и не раз…Что-то вечное проходит мимо нас.
«Канадский берег под моим крылом…»
Канадский берег под моим крылом.Мое крыло над берегом нависло.Арбат – мой дом, но и весь мир – мой дом…Все остальное не имеет смысла.
«Понедельник, после вторник…»
Понедельник, после вторник,Среда тоже…Тот начальник, этот дворник —рожа к роже.Четверг, пятница, суббота,воскресенье…Кому честь, кому работа,мне спасенье.Кликну мальчиков с Арбата, что живые.Они все свои ребятазолотые.Пойдем к Зине, пойдем к Саше,пойдем к Насте…Это барышни все наши —с ними счастье.
«Я живу в ожидании краха…»
Я живу в ожидании краха,унижений и всяких утрат.Я, рожденный в империи страха,даже празднествам светлым не рад.Все кончается на полусловераз, наверно, по сорок на дню…Я, рожденный в империи крови,и своей-то уже не ценю.
«Красный снегирь на июньском суку…»
Красный снегирь на июньском суку —шарфик на горлышке.Перебороть соберусь на мукухлебные зернышки.И из муки, из крупитчатой той,выпеку, сделаюкрендель крылатый, батон золотой,булочку белую.Или похвастаюсь перед тобойдолею тяжкою:потом и болью, соленой судьбой,горькой черняшкою.А уж потом погляжу между строк(так, от безделия),как они лягут тебе на зубок,эти изделия.
«Сталин Пушкина листал…»
Сталин Пушкина листал,суть его понять старался,но магический кристаллнепрозрачным оставался.Что увидишь сквозь негодаже острым глазом горца?Тьму – и больше ничего,но не душу стихотворца.Чем он покорял народ,если тот из тьмы и светагимны светлые поетв честь погибшего поэта?Да, скрипя своим пером,чем он потрафлял народу?Тем, что воспевал свободу?..Но, обласканный царем,слыл оппозиционером,был для юношей примероми погиб в тридцать седьмом!..Снова этот год проклятый,ставший символом уже!Был бы, скажем, тридцать пятый —было б легче на душе.Может, он – шпион английский,если с Байроном дружил?Находил усладу в риске —вот и голову сложил…Впрочем, может, был агентомэфиопского царя?..Жил, писал о том и этом,эпиграммами соря…Над Москвой висела полночь,стыла узкая кровать,но Иосиф Виссарьонычне ложился почивать.Все он мог: и то, и это,расстрелять, загнать в тюрьму,только вольный дух поэтанеподвластен был ему.Он в загадках заблудилсятак, что тошно самому…И тогда распорядилсявызвать Берия к нему.