Надо помочь бабушке
Шрифт:
– Про тебя, барон Боремба, говорили, что ты отчаянный. Никого не боишься, - поддел бывшего атамана Оскарегон.
– Так я и не боюсь. Но, ваша светлость, они такую кодлу собрали: десяток кикивардов на каждого пацана. Мотать надо отсюда. Потом мы их достанем. Никуда не денутся.
– Чего в лесу сидеть? Лучше разбежимся. А? Они за нами не погонятся. Потом, когда надо будет, соберемся, - барон Харитончик надеялся, что прежде, чем снова собраться, он успеть запустить третью пилораму.
– Разбегаться нельзя, а отойти следует.
– Брамина-Стародубский
– Надо идти э-э-э... лесной дорогой на соединение с северными баронами. Там Конягу и встретим.
– Против семи батальонов нам не устоять, - согласился Оскарегон.
– Брамина-Стародубский прав. Самое разумное - лесной дорогой быстро пройти к Пифийбургу. Там объединимся с северными баронами и королевской гвардией.
– Согласен, ваша светлость, - пробасил молчавший до сих пор Крумпф.
– Я за, - сообщил Пережога-Лебедь.
– Быстрым маршем через лес. Встретим кикивардов у стен Пифийбурга. Там и горожане помогут.
– Да я - ничего, - неохотно согласился Харитончик.
– Я в военном деле не особенно... Да. Но раз надо, так надо. Чего уж тут? Все остальное и подождать может. А? Пойдем к Пифибургу.
– Идем лесной дорогой к Пифийбургу, - подвел итог короткого совещания барон Оскарегон.
Быстро все решили. У баронов, когда их более двух, такое случается не часто. Бароны все-таки, каждый привык, что он всегда прав. И двинулись бы сейчас же лесной дорогой к Пифийбургу, если бы не прискакал Халепа. А Халепа прискакал. И физиономия у начальника разведки была кислейшая, как будто он только что горсть клюквы проглотил. Халепа еще ничего не сказал, а Оскарегон уже понял: новость не просто неприятная, а очень неприятная. Остальные тоже поняли.
– Докладывай, - разрешил барон.
– Дорога в лесу перекрыта кикивардами, - доложил Халепа.
– Их там около пятисот. В двух местах нарубили завалы. Кавалерии не пройти, - разведчик доложил коротко, но обстоятельно. Куда уж обстоятельней: дорога перекрыта, у противника солдат, больше чем дружинников, а кавалерии там вообще делать нечего.
У барона Оскарегона ни один мускул на лице не дрогнул. Будто эта новость его нисколько не обеспокоила.
Остальные тоже приняли сообщение Халепы сдержано. Воспитание сказывалось. И традиции. Только Боремба, который стал бароном совсем недавно, и традиции у которого были совсем иные, вслух возмутился коварством генерала Гроссерпферда и его босоногих кикивардов. Он обругал их такими нехорошими словами, будто все еще был атаманом разбойников.
– Чего же ты, Халепа, натворил!?
– укорил разведчика Оскарегон.
– Мы решили идти лесной дорогой, а ты, со своими новостями, нам все испортил... Что же мне с тобой делать?
Полянский улыбнулся, Пережога-Лебедь одобрительно хмыкнул, Брамина-Стародубский даже пошутил:
– Может быть Халепа э-э-э... вовсе и не виноват.
А барон Крумпф, который шуток не понимал, стал защищать разведчика.
– Халепа молодец, - сказал он.
– Если бы не Халепа, мы могли бы в засаду попасть.
Правильно сказал.
– Молодец, Халепа, - похвалил Оскарегон разведчика, - и обратился к баронам: - Значит уйти лесом и соединиться с северными баронами нам не удастся. Идти к Пифийбургу степной дорогой нет смысла. Кикиварды пойдут лесной и будут у стен столицы завтра утром.
Оскарегона внимательно слушали. Ничего неожиданного он не сказал. Все понимали, что идти к Пифийбургу степной дорогой не имело смысла.
– Перед нами две возможности, - продолжил Оскарегон.
– Первая - разойтись по своим землям и готовить замки к обороне. В конечном итоге, авантюра Гроссерпферда закончится неудачей. Какой-то из замков сумеет к этому времени выстоять. Может быть - несколько. И вторая - сразиться с кикивардами сейчас и здесь. Постараться нанести им как можно больший урон. Может быть северные бароны тогда их остановят. А, может быть и не остановят. Но вряд ли кто-то из нас выйдет из этой битвы живым. По своему старшинству я имею право требовать от каждого из вас сохранения традиций, славного баронства Хавортии, но не считаю возможным распоряжаться вашими жизнями. Поэтому не могу никому из вас приказать, как ему следует поступить. Каждый барон вправе сам решить: уйдет он к своему замку, или останется здесь.
Молчание длилось долго. Выбор был невелик. И, наверно, каждому, прежде чем объявить свое решение, хотелось услышать, как собираются поступить другие.
Первым подал голос барон Крумпф, который считался среди баронов самым молчаливым. Он обычно говорил реже всех и меньше всех.
– Как поступит барон Оскарегон?
– спросил Крумпф.
Все повернулись к Оскарегону. Бароны были уверены, что Оскарегон останется. Точнее - почти уверены. Но хотелось услышать, что он скажет.
– Я, барон Оскарегон, остаюсь здесь, чтобы сразиться с мятежниками и нанести им как можно больший урон.
– И я э-э-э... остаюсь, - не замедлил сообщить Брамина-Стародубский.
– Брамина-Стародубские никогда ни от кого не бегали. Мне не хочется чтобы э-э-э... барды и менестрели пели о том, что я бежал от какого-то генерала с его кикивардами. Моим потомкам будет приятно, если они будут петь э-э-э... что я погиб в сражении с мятежниками.
– Остаюсь, - сказал Пережога-Лебедь.
– В молодости я воевал за Хавортию. Хорошее было время. Чего же мне в старости менять привычки?
– Это будет правильно, - и Крумпф произнес, кажется, самую длинную речь в своей жизни.
– Мы, бароны, должна смотреть, чтобы в стране был порядок. Но какой может быть порядок, если каждый генерал станет поднимать мятеж? Поэтому, я считаю, нужным остаться. Иначе, какой же я барон?
– Остаюсь, - без всяких объяснений сообщил Карабичевский.
– Остаюсь, - сообщил Яромир Полянский.
– Чего уж тут, драться, так драться. После того, как мы сразимся с кикивардами, у Гроссерпферда и сил, и прыти поубавиться.