Надоело
Шрифт:
— В чем дело? — Гогулин вырвал у нее из рук паспорт и тупо уставился на страницу с заголовком «Семейное положение». Страница была абсолютно чистая. — Этого не может быть! — воскликнул он и обессилено упал на софу.
Спустя
— Ну вот, молодец! — сказала она с удовлетворением в голосе. — А теперь иди, стели постельку, а я душик приму. Ты-то сегодня на работу опять не вышел, я одна с семи утра корячусь. Умаялась… И соскучилась!
Она подмигнула ему и скрылась в ванной.
Что было потом, Гогулин помнил смутно. Каким-то невероятным образом он очутился в постели вместе с этой здоровенной бабой. Два часа подряд она его бесцеремонно волтузила. Под конец Гогулин чувствовал себя не просто как выжатый лимон, а как трижды выжатый и потом еще засушенный лимон. Когда, после всех этих издевательств над его плотью, дворничиха Таня, отдышавшись, повернулась к нему и, изображая из себя не то искушенную любовницу, не то дикую кошку, стала игриво кусать его за ухо, он вскипел.
— Все! Довольно! Убирайся вон!
Видимо кричал он так убедительно, что Таня даже немного испугалась. Но потом резко встала и, тряся могучими грудями, прошлепала босиком в ванную.
Через пять минут она появилась в комнате, уже одетая.
— Сукин ты сын, Гогулин! Я, конечно, уйду. Но и ты ко мне в дом больше ни ногой. И, кстати, не забудь завтра утром на работу выйти. Я за тебя, козла, больше пахать не собираюсь.
Она громко хлопнула дверью, и в квартире наступила мертвая тишина. Казалось, даже звуки с улицы перестали проникать через окна.
— Чтоб я сдох! — прошептал Гогулин. — Что же такое тут твориться? Что за напасть на мою голову? Откуда все это? Нет, мне такая жизнь не нужна!
Он зарылся с головой под подушку и тихо заплакал…
— Что случилось, Иван Семенович? — Дворничиха положила метлу на скамейку и подошла к участковому милиционеру, задумчиво наблюдающему за тем, как санитары выносят из подъезда носилки, прикрытые белой простыней.
— Да вот, мужик один помер.
— Молодой?
— Да, вроде, не старый.
— Как же это его угораздило? От чего помер-то?
— А черт его знает! — пожал плечами участковый, закуривая. — Помер и все. Жить, видно, надоело…