Надпись на сердце
Шрифт:
Через шесть дней пришла коротенькая телеграмма: «Все отлично. Целую», а еще через пять длинный нервный трезвон наполнил ночную квартиру: прозвучал телефонный звонок типа «междугородный».
Голос Андрея Ирэна Николаевна слышала так отчетливо, словно ее и сына разделяли не пять тысяч километров, а пять метров.
Андрей рассказал, как отлично его приняли, как хорошо устроили, какую интересную работу дали. Он познакомился с главным инженером строительства Криницыным, который оказался, по странной случайности, как раз тем самым человеком, которому был адресован старушкин пакет.
Ирэна Николаевна
И она гордо сказала:
— Ты все еще думаешь, что тебя приняли там хорошо из-за твоих прекрасных глаз? Или из-за твоего диплома с отличием? Как бы не так, Андрюшенька. Ведь пакет, который ты передал Криницыну, был от меня... Коля Криницын — мой старый верный друг... Что такое?!
Ирэне Николаевне показалось, что на линии случился грозовой разряд: раздался такой грохот, словно включили микрофон футбольного матча в Лужниках в момент, когда только только забили решающий гол.
Лишь через минуту она поняла, что это хохот. И хохочет ее единственный ребенок.
— Здорово я тебя провела, идеальный герой? — гордо спросила Ирэна Николаевна, когда смеховые разряды начали затихать.
— Да я и не брал этого пакета с собой, — сказал Андрей, — он лежит у тебя в комнате за зеркалом.
— Что? В будуаре? За трельяжем? Ничего не понимаю!
— Как только я увидел старушку, я сразу насторожился, — объяснил Андрей. — Это же сестра твоей подруги Лели. И взгляды, которыми вы обменивались все время, меня убедили: дело нечисто. Я тихонько вскрыл пакет и... Ай-ай! Не ожидал, мамочка, не ожи...
— Ваше время истекло, — сказал равнодушный голос телефонистки. — Кончайте разговор...
— Андрюшенька, Андрюшенька! — закричала Ирэна Николаевна, но телефон молчал. Потом вдруг, неведомо откуда, в трубке послышались сигналы точного времени — короткие гудки, похожие на позывные искусственных спутников.
— Вот так всегда, — вздохнула Ирэна Николаевна. — У кого точное время, а у меня — истекло.
И она, тяжело шаркая шлепанцами, отправилась в будуар вынимать из-за трельяжа пакет с пережитками.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Владимир Ясень был морским летчиком. Его храбрость никогда и никем не ставилась под сомнение: внушительный счет сбитых самолетов противника, пятиэтажная орденская колодка говорили сами за себя.
— Я по-настоящему робел два раза в жизни, — рассказывал Ясень. — Первый раз это случилось во время Великой Отечественной войны. Ночью, во вражеском тылу. Так уж удачно получилось, что меня фашистские асы отогнали от береговой линии. Это было после боя. Я сбил один «юнкерс», расстрелял весь боезапас, а тут — откуда ни возьмись —
Ночью просыпаюсь от шагов. Кто-то босой бродит вокруг меня. Приоткрыл один глаз, всматриваюсь, тихонько поднимаю пистолет. В прорезь чердачного окна треугольник голубеющего неба светит. Человек, судя по шагам, уже дважды мимо этого окна прошел, а его силуэта не видно. Мистика! Он должен в таком случае быть ростом всего сантиметров тридцать-сорок, то есть ниже, чем доска, которая отделяет окно от пола!
Сколько я ни всматривался — ничего не видел. А шаги ко мне приближаются — робкие, осторожные: шлеп-шлеп-шлеп... Я уже начал на спуск нажимать. А на лбу пот холодный: не каждому в жизни дано человека-невидимку встретить!
Только я приготовился стрельбу открывать, как рассмотрел гостя. Это был самый обыкновенный гусь. Очевидно, здесь, на чердаке сеновала, его прятали от злого мародерского глаза...
— А второй раз в жизни я сильно оробел, — продолжал Ясень, — уже в мирное время. Но это вопрос сугубо личный и общественной ценности не представляет.
Мне же все-таки удалось вытянуть из летчика этот второй случай. Конечно, дело касалось любви. Ясень познакомился с Милой Аросевой, которая, хотя не имела ничего общего с пресловутой категорией «фиф», маменькиных дочек и «мужних жен», тем не менее всеми «стильными» женщинами единогласно признавалась самой модной девушкой города.
Мила одевалась скромно и со вкусом, но, как говорили завистницы, «ее ширпотреб был вне конкуренции». Кто мог еще похвастаться варежками или свитером, связанными из шерсти, которую вычесали из львиных грив? Или шляпками различных цветов, сделанными из перьев попугаев? Или... Да что расстраиваться! Для того чтобы связать что-нибудь из львиной шерсти, нужно не одну сотню раз с гребешком пройтись по гриве царя зверей. Не говоря уж о том, что предварительно следует еще провести со львом необходимую разъяснительную работу!
Мила работала в зоопарке. Она была потомственным зооработником. Ее отец, мать, бабушка отдали весь свой трудовой стаж зоосаду. Понятно, что даже коварные и кровожадные хищники вели себя с Милой, как убежденные вегетарианцы.
Что же касается мирных пичуг, вроде попугаев, то они даже сквернословить себе в присутствии Милы не позволяли и внимательно следили друг за другом, чтоб, упаси бог, кто не сболтнул чего-нибудь неприличного. Они так уважали Милу, что, казалось, попроси она их заготовить впрок хоть килограмм перьев определенной расцветки, они, не задумываясь, ощипали бы друг друга догола. Но Мила не злоупотребляла своим авторитетом и ограничивалась тем, что ежедневно утром, убирая попугаячью вольеру, просто подбирала утерянные птицами частицы оперения.