Надвигается шторм
Шрифт:
— Сначала сапёры, потом группа зачистки, потом я, а потом уже ты! — огрызается он напоследок.— В машину! Живо!
Эрик заталкивает меня в свою, молчаливо угрожает не спускать с меня глаз, а по приезде обещает раздать пиздюлей в одном ряду с малахольными неофитами, не сумевшими пройти пейзаж страха. Дальнейшие его витиеватые изобличения моей далеко не эрудитской тупости я предпочитаю не расслышать. Чёрт подери, я ведь действительно только мешаю здесь.
Колонна движется со скоростью улитки, лихачи проверяют перед собой каждый сантиметр почвы во избежание подрыва, непрерывно сканируют воздух и округу, ищут засаду. Домой мне удастся попасть в лучшем случае на обратном пути — отчёт сапёров об отсутствии в нём трупов и взрывчатки обнадёживает. Однако живых людей в нём не обнаружено тоже, и моё шаткое спокойствие перемножается на ноль.
— В какой лаборатории заложники? — спрашиваю я, перевесившись с пассажирского сиденья к водительскому.
— Н-46, — отвечает мне Лидер, отрываясь от переговоров по коммуникатору, щедро сдобренных нецензурщиной.
— Нет, — выдыхаю я, обнимаю себя за плечи, откинувшись на сиденье. Напряжение стальным канатом парализует моё тело, руки немеют, а страх неизвестности застревает в сухом горле, до боли давит глотку. Я не могу заставить лихачей отчитываться мне о каждой секунде своих перемещений, и дёргать Эрика за рукав, как маленькая, отрывая его от дел, не могу — в таком состоянии он способен приковать меня цепью к сиденью, чтобы не мельтешила перед глазами. Я давлюсь горькой слюной, дышу и считаю про себя. Это та самая лаборатория, которой заведует Юджин, а мой отец — управляющий всего этого корпуса. Остаётся лишь ждать, только ждать завершения операции.
Эрик снова оказался прав — здесь есть, кому заняться ранеными. Меня не подпускают к центру боевых действий, вокруг корпуса лаборатории плотное кольцо оцепления, за которое выводят жертв беспредела повстанцев; к ним немедленно подбегают медики в синей униформе. Много пострадавших от ожогов, еще больше эрудитов находится в шоковом состоянии. Оживление в рядах лихачей и глухие хлопки выстрелов из здания, и медики синхронно припадают к земле. Эрик, скрываясь за ближайшей машиной, надевает бронежилет, ловит автомат из рук взводного.
— Они стреляют в заложников, — прошелестела девчонка-Бесстрашная, припавшая с винтовкой к земле возле нас. Еще несколько лихачей рассредоточились возле наспех собранного лазарета, прикрывая нас и раненых.
Прислушиваюсь к каждому слову, каждому обрывку фразы, домысливая самые вероятные и фантастические пути развития ситуации, пугаюсь своих мыслей и больно щипаю себя за кожу на запястье. Мне нельзя расклеиваться, мне нельзя впадать в панику. Здесь Бесстрашные, здесь их целый батальон, но и среди повстанцев достаточно обученных бойцов, не прошедших в своё время инициацию, и дезертиров, поддержавших Прайор. Мне страшно все те сорок минут, что за бетонными стенами корпуса лаборатории идёт перестрелка.
Отступая, повстанцы методично уничтожили лучшие умы фракции, не успевшие вовремя спрятаться — просто расплескали им мозги по белоснежным стенам коридоров, по кристально-чистым оконным стёклам, по светлому мрамору пола. Убогая сука Прайор знатно психанула.
Я ступаю по битому стеклу и гильзам, они с дребезгом рассыпаются подо мной, катятся в стороны, избегаю бордовых кровянистых масс и старательно не смотрю на пробитые черепа своих бывших коллег. Медики подбегают к каждому трупу, по инструкции проверяя наличие пульса у сонной артерии, горько качают головами — надежды в этом корпусе нет. В зале заседаний кричит и размахивает руками Метьюс в окружении своих заместителей и Лидеров Бесстрашия. Раньше зал был обнесён матовым стеклом, а сейчас гол и открыт для любопытствующих взглядов — белесые осколки, разбросанные вокруг, напоминают сугробы снега. Вижу среди них Эрика и чувствую облегчение; он злобно и сосредоточенно сверлит взглядом Джанин, которая буквально приседает от ярости и наверняка отчитывает их. Он жив. Странно, буквально час назад у меня не возникло мысли, что и он может пострадать в этой мясорубке, как любой живой человек, но сейчас у меня больно сжимается в грудине от одной лишь мысли об этом. Как бы я не сопротивлялась, Эрик перестал быть чужим для меня.
В освобождённой Н-46 я натыкаюсь на знакомую спину в строгом, идеально скроенном синем пиджаке. Юджин вертит в руках разбитую колбу с результатами его многолетних трудов. Он их так и не завершил.
— Лечь под Лидера Бесстрашных — весьма дальновидно. Я впечатлён, — бросает он мне из-за спины, и я застываю на пороге. — Не думал, что у тебя хватит ума, ты ведь еле вытянула тест.
Бьет по больному — в тесте на эмоциональную устойчивость мне едва хватило баллов, чтобы добраться до нижней отметки. Я ощущала себя посредственностью среди гениев. Мне всегда требовалось больше времени для изучения и усвоения материала, лишь упорный труд и работа над собой позволили мне достичь результатов. Но Юджин никогда в жизни не ставил мне это в вину, и тем более не выказывал своего превосходства. Или может, я просто не хотела замечать? Откуда только он всё узнал? Мне не было нужды афишировать свою мимолётную слабость, которая довела меня до измены.
— Ты что несёшь? Где мой отец?
— Только из-за уважения к твоему отцу тебя не распределили в санитарки, — хмыкает он, разворачивает ко мне злое лицо. Отступаю на шаг назад. Никогда не думала, что человек в одночасье может стать мне настолько отвратительным. — У нас был неравный союз, Камилла. Почти десять лет я рисковал своей репутацией ради тебя, а ты так мне отплатила.
— И зачем ты извёл на меня столько драгоценного времени? — кусаю губы, чтобы не выдать слёз. Мне больно, я в ярости, всю моё чёртову логику смывает эмоциональная буря, да, та самая буря, что не дала мне закончить инициацию на высших строчках таблицы. Моё волнение перед тестом вымело из головы половину необходимых знаний.
— На этот вопрос у меня нет логического объяснения, Камилла, — не могу сдержать злой усмешки, этот робот в свойственной ему презрительной манере намекает, что у него тоже есть чувства. — Кстати твой отец больше не управляющий, я написал докладную на Метьюс. Он слишком поддался горю после смерти жены и не способен больше заниматься управленческой деятельностью.
— Хочешь сказать, на его месте теперь ты? — меня осеняет догадка. К этой должности он прокладывал долгий и трудный путь через голову отца, а я была лишь неплохим дополнением к его монотонным будням. Я так завидовала его выдержке и самоконтролю, однако, недооценивала. За высокомерной маской эрудита оказался неплохой стратег с мелкой, гнилой душонкой.
Он утвердительно кивает головой, сложив на груди тощие, узловатые руки.
— А ты, видимо, предпочитаешь разрисованных обезьян с автоматами наперевес.
— Да, — хочу сделать ему больно, хочу унизить так же, как и он меня, — Лучше, чем заумные мудаки, у которых самомнение до небес, а член с мизинец.
Где-то на краю сознания понимаю, что могу получить за это по лицу.
Получаю.
Меня в жизни никто не бил. В ужасе держусь за горящую щёку, волосы сетью липнут к мокрому от слёз лицу, я не могу разглядеть за ними перекошенного яростью лица Юджина. Я почти не вижу, как он оказывается на полу, стонет, держась за ушибленный об металлический ящик затылок. Его закрывает от меня широкая спина, упакованная в лидерскую форму лихачей.
— Не подходи к ней. Даже не дыши возле неё!
Главный корпус фракции без стеклянных стен и перегородок похож теперь на огромное футбольное поле — эту унизительную сцену видел не только Эрик, но вмешаться предпочёл именно он. Лидер тащит его за шиворот и бросает, как щенка, на груду бетонного мусора, поднимает за воротник и прописывает крепкий удар в челюсть. Оцепенение, наконец, сходит с меня, когда я вижу тонкую струйку крови, стекающую по лицу моего бывшего теперь жениха.
— Пожалуйста, перестань. Он всё понял! — я висну на лидерском локте, занесенном для нового удара. Ещё секунду назад я могла бы злорадствовать, но мысль о том, что я, как ближайший к пострадавшему медик, обязана буду оказать Юджину первую помощь, приводит меня в уныние. Хочу уйти и больше никогда не видеть это мерзкое лицо.