Наедине с Большой Медведицей
Шрифт:
ВАСЯ-СЛЕДОПЫТ
Убитый сознанием своей вины, Вася и не пытался оправдываться. Он только сидел на пеньке и жалобно стонал.
– И подумать только, что из-за двух ложек плова, из-за этой жалкой еды ты оскорбил женщину! – пылко декламировала Нина. – Бесчувственный чревоугодник! Все лучшие движения души у тебя находятся под властью желудка! Холостяк презренный! Ты и недостоин любви женщины!
Нина остановилась, чтобы перевести дух.
– Но ведь я… – заикнулся Вася.
– Молчи! – гневно оборвала его Нина. – Беги немедленно искать Таню! Проси у нее прощения! Ну! Что ты сидишь?
На поиски Тани мы с Васей отправились вместе.
– Хорошо, что я научился разбираться
В лесу было прохладно и сухо. Мы шли, и валежник мягко хрустел под нашими ногами. На душе было какое-то особенное чувство от сознания того, что мы идем не просто гулять, а искать, может быть, спасать человека. В этом было что-то романтическое, возбуждающее. Впечатление усиливал Вася с его крадущейся походкой профессионального следопыта, с длинным ножом у пояса. Время от времени Вася останавливался и пристально разглядывал землю, изучая следы. Несколько раз он прикладывал ухо к земле, что невольно внушало к нему уважение.
– Видишь? – взволнованно воскликнул он. – Это – след человека!
Я охотно согласился, поскольку этот след был мой. Вася сухо попросил меня не забегать вперед, чтобы не сбивать его с толку.
Мы бродили по лесу минут сорок. За это время Вася отыскал несколько десятков следов Таниных ног, примятых ею веток, мест, где она отдыхала, и даже деревьев, на которые она зачем-то взбиралась. Наконец я потерял терпение и решил испробовать испытанный дедовский способ:
– Таня, ay! Ау, Таня!
– Ку-ку! Ку-ку! – послышалось в ответ.
– Карр! Карр!
Мы с недоумением оглянулись. Вася вскрикнул: о его нос стукнулась шишка.
– Ку-ку! Ку-ку!
– Урр! Урр! Урры!
Лес заполнился какими-то странными звуками. Они неслись со всех сторон. Вася вытащил нож и тревожно оглянулся. Мне тоже стало немножко не по себе.
– Таня, ау! – хором закричали мы.
– Я здесь, помогите! – послышался тонкий голос откуда-то слева.
Мы бросились туда. Никого.
– Спасите! – слабый голос позвал нас назад.
– Урр! Урр! Урры! – зловеще прозвучало справа.
– Медведь! – пискнул Вася. – На дерево, быстрее! Я бы никогда не поверил, что два взрослых и давно не имевших практики человека с такой быстротой могут вскарабкаться на березу. Но мы это сделали за каких-нибудь двадцать секунд, не больше. И, только усевшись на толстый, надежный сук, мы обрели спокойствие и взглянули вниз. Рядом с нами, на небольшой полянке, в окружении зажавших рты мальчишек сидела Таня. Она ела ягоды, доставая их из лукошка, и с беззвучным смехом смотрела на нас. Поняв, что она уже разоблачена, Таня показала нам язык. Под обидный смех ее лейб-гвардии мы медленно, соблюдая достоинство, сползли с дерева.
ГИМН УХЕ
Николай пришел, гордо неся на веревочке двух окуней. Не таких больших, как Нинин, но все-таки двух порядочных окуней. На мой вопрос, где он купил эту рыбу, Николай не ответил. Он сделал вид, что не слышит, и предложил немедленно варить уху. Он настоял на том, что варить будет сам, потому что мы можем все испортить. Мы охотно согласились, но тут же выяснилось, что Николая не поняли. Он будет только варить уху, но потрошить рыбу, разжигать костер и заниматься прочей черной работой должны мы. Сам Николай берет на себя главную часть работы, требующую руки мастера. Жены запротестовали, но Николай – я это видел впервые в жизни – был неколебим. Он твердо стоял на том, что варить уху – дело мужское, рыбацкое, и он не позволит всяким неучам вмешиваться. За «неучей» он по предложению Тани принес извинения, но не отступил ни на шаг. Он едко высмеял Нину, когда та захотела содрать с рыбы чешую: оказывается, в чешуе самый вкус! Он наорал на Таню, когда она пыталась рыбу разрезать: оказывается, ее нужно варить целиком. Тихий и флегматичный Николай был неузнаваем. Он поднял дикий крик из-за лаврового листа, который мы долго не могли найти, и буквально лез на сосну, когда выяснилось, что мы забыли перец. Он вопил, что теперь все пропало и что уха без перца – это все равно что скверный анекдот: одно раздражение. Я всегда думал, что в Николае скрывается скандалист и буян, но только сейчас в этом убедился. Даже Таня смотрела на него широко открытыми глазами и быстро делала все, что он приказывал: она впервые поняла, какие вулканические силы находились у нее под контролем.
Когда все подготовительные работы были закончены, Николай разогнал нас в разные стороны и начал священнодействовать над котелком. Он что-то шептал, склонившись над костром, – наверное, заклинания, – нежно помешивал варево ложкой и брал пробы, закатив кверху глаза и урча. Все притихли, наблюдая за этим обрядом, все, кроме Васи, который так проголодался, что открыто обзывал Николая шарлатаном и требовал быстрее кончать этот обман. Нина заткнула ему рот куском хлеба, и Вася затих.
И вот на стол (две доски, которые Тане притащили ее мальчишки) был поставлен дымящийся котелок. Но не успели мы запустить в него ложки, как Николай завопил, что уху нужно еще процедить. И мы, теряя остатки терпения, искали марлю, процеживали, шпарились и ругались. Наконец все было готово, мы снова уселись и… выяснили, что у нас кончился хлеб.
Николай чуть не плакал горючими слезами и умолял нас подождать совсем немного, пока он съездит в Лесную Глушь за хлебом, потому что уха без хлеба – это не уха, но на этот раз мы были беспощадны. Уху ели без хлеба.
Я до сих пор не лакомился ухой, если не считать супчика, который нам подавали в заводской столовой под этим названием. И я должен вам сказать, друзья, положа руку на сердце: уха – это да! Самое настоящее да! Если бы я был поэтом, то вместо опостылевших кленов, кудрявых берез и теплых дождичков в четверг я бы воспел настоящую, пахнущую дымком рыбацкую уху. Я придумал бы для нее великолепные рифмы, окружил бы ее прекрасными эпитетами и величавыми метафорами, я написал бы о ней сонеты и сладкозвучные гекзаметры:
Ты, о богиня, воспой рыбный суп, нареченный ухою!Почти каждый день, вплоть до нашего отъезда домой, я ел уху. Я не гурман, как Николай, и не прожорливый воробей вроде Васи, я человек, как вы заметили, в основном положительный. Но знаю совершенно определенно: нет ничего вкуснее ухи, сваренной из пойманной тобою рыбы. Последнее обстоятельство имеет решающее значение. Если даже уха из твоей рыбы имеет некоторые несущественные недостатки – скажем, она невкусная, – все равно ты простишь ей эту маленькую слабость, как прощают любимому псу разорванную туфлю. Не хватает приправ? Чепуха! Разве это не лучшая приправа – дымок костра, шум сосен у тебя над головой, ласковый ветерок, шевелящий кроны деревьев, и тихое журчание ручейка в пяти шагах от твоего стола?
Я понял, что уха – это не только еда. Уха – это поэма о природе, которая, если хорошенько ее попросить, охотно раскроет вам тайну изготовления этого волшебного яства. И если представить себе природу как величественную симфонию, то уха – одна из красивейших ее мелодий, которую хочется слушать почаще.
Вот что такое уха, друзья. И если вы попробуете меня переубедить и сказать, что в лесу и сухарь покажется пирожным, если вы начнете искать у меня противоречия и ссылаться на предыдущие высказывания о рыбаках – могу заверить: не пытайтесь, у вас ничего не выйдет.