Наедине с собой
Шрифт:
Несостоявшиеся партнеры нашли желающего забрать по бросовой цене подмороженную
продукцию под реализацию. На что мы вынуждены были согласиться.
***
Спустя неделю я вылетел в Иркутск за первой порцией денег. И начались трехмесячные мучения.
Прихожу на 9.00 – директор, азербайджанец, просит подойти к 14.00. Появляюсь, – звучит просьба
прибыть к 17.00. А тут же следует приглашение на завтра к 9.00. Эти «хождения по мукам»
(особенно с учетом трескучих
со мной в очереди под дверью бизнесмена каждый день стояло в среднем десять человек. Причем
большинство из прилетевшие из Азербайджана. И все без исключения директор вот так манил.
Несколько раз ко мне на подмогу прилетал мой шеф. И его драгоценный земляк не оказывал. Вот-
вот он возьмет кредит в Москве и сразу со всеми рассчитается. Ждали у моря погоды.
Ребята, которые у моего шефа в Екатеринбурге были «крышей», предлагали отрезать наглецу для
начала одно ухо, а потом убить. Шеф не соглашался:
– Ну и что с того, что он останется без уха или ляжет в сырую землю?! Деньги-то все равно не
появятся. А так остается хоть какая-то надежда их получить!
***
Еще одно подтверждение, что, несмотря на все трудности, нас преследующие, мы поступили
правильно, уехав из ставшей в одночасье чужой Средней Азии. В Ашхабаде пропала одна из
лучших журналисток Наталья Соснина (добрый десяток лет мы работали вместе в «Туркменской
искре»). Была в отпуске, по сути, рядом со столицей. Закончилась путевка, она ушла из санатория, а домой не приехала. Есть свидетели, как Наталья садилась в зеленый «Москвич». И – все. Со
стороны правоохранительных органов – ни малейших телодвижений. Более того, заниматься
поисками истины запретили и журналистам. Даже опубликовать объявления о пропаже человека
не разрешили. Естественно, на уровне главы государства.
И это, убежден, не случайно. Наталья, владеющая острым пером, за свою журналистскую карьера
вывела на чистую воду не одного высокопоставленного проходимца. Особенно доставалось
сановным особам в годы перестройки. Вот они и дождались своего часа, расправившись с много
возомнившей о себе чужестранкой. А Горбачева, чтобы заступиться, уже нет. Самого гоняют, как
кота шелудивого.
***
Шило на мыло менять выгодно, если вы не сапожник, а спина – грязная.
***
Командировка в Ивдель. Наша фирма отправила в ИТК усиленного режима, находящуюся в этом
городе, цистерну хлопкового масла. И я должен оформить соответствующие документы, добиться
скорейшего перечисления денег.
Меня встретил майор внутренней службы на УАЗике. Холодрыга – даже в машине – ужасающая: термометр показывает минус 37. По дороге в гостиницу интересуюсь, слили ли масло, нет ли
недостачи?
– Какой там слили?! – говорит майор.
– Как так? Ведь железная дорога за простой дерет три шкуры.
– Так сделать ничего нельзя!
– Почему нельзя?! Что это значит?!
– А то, что растительное масло из-за мороза превратилось в подобие сливочного.
– Не может быть!
– Еще как! Перекусим и поедем смотреть вместе. Мы сами не знаем, что делать. Немного его
наколупали через горловину – и все.
Наскоро завтракаем и едем на станцию. Вот и злополучная цистерна смотрит на нас закопченными
боками.
– Вы что, пытались масло разогреть?
– Да!
– А вы знаете, какой штраф теперь кому-то из нас придется за подобную самодеятельность
заплатить?!
– Уже знаем! Но платить не придется, – тут же успокоил меня майор.
И пояснил:
– Мы тут все – в одной лодке, так что всегда идем друг другу навстречу, независимо от
ведомства, в котором трудимся.
Лезу на цистерну. Действительно, растительное масло на 37-градусном морозе превратилось в
некий комбижир. Куда его слить? Топором разве что вырубать.
– Что же предпринять? – с тревогой спрашиваю сопровождающего.
– Ждать потепления!
– А когда оно будет? – поеживаюсь я от едкого, словно серная кислота, ветерка, несмотря на то, что одет в приличный кожух.
– Это одному богу известно! – философствует майор.
– Вылетим в трубу! И вы, и мы!
– Не бойся, как минимум, застрянем!
– Может, есть возможность загнать цистерну в какое-тор депо? – не оставляю надежды на
скорейшую разгрузку.
– А что, это идея! – радуется служивый моей находчивости. – Как мы сами не догадались?! Едем в
гостиницу, я звоню железнодорожникам – и дело в шляпе.
Вечером – а он наступил уже около 14.00 – майор пригласил меня в гости домой. В коммерческом
киоске (и сюда, по сути, на зону, предприимчивые ребята добрались!) взяли ликера, коробку
конфет – для хозяйки и детей. И отправились на его же служебном «козле». Ивдель произвел на
меня гнетущее впечатление. Напоминает он любой сибирский поселок времен декабристов.
Сплошь черные, будто после пожара, деревянные дома, узкие улочки. И – ни души. Тишину
нарушает лишь потрескивание ветвей, измордованных несусветными холодами.
Квартира майора лишь ненамного отличается от камер, в которых сидят зэки. Бедность, если не
сказать убогость. Теснота. И никакого, как сказала его жена, просвета впереди. Добавив:
– Не удивляйтесь, все мы тут – заключенные. Только преступники по приговору, наши мужья – по
приказу, а мы – добровольно. Вот только детей жаль: они почему страдают?